Домик оказался небольшим, двухэтажным, ухоженным. Мансарда придавала всему строению несколько легкомысленный вид. Вокруг громоздились трёхэтажные дома на несколько подъездов, напротив раскинулся аккуратный скверик, за ним виднелась возвышенность, сплошь заросшая зеленью. И совсем рядом широкая Клепаровская улица, по которой можно вмиг добраться до своего взвода. Саблину понравилось.

Встретила гренадера сама пани Ядвига. На взгляд Саблина, хозяйке было далеко за шестьдесят, хотя выглядела стареющая полячка вполне импозантно. Следы увядшей красоты явственно читались на её аристократичном лице. Седеющие волосы уложены в сложную высокую прическу, светлые глаза, слегка поблекшие, смотрели весело и умно. Старомодное, но дорогое платье дополняло образ угасающей красавицы конца прошлого века.

— Пан поручик, — сказала она певучим, совсем не старым голосом, — я вас ждала.

— Саблин, Иван Ильич, — щёлкнул каблуками гренадер.

— Да, знаю. Из комендатуры сообщили. У нас договорённость, я предоставляю кров русским офицерам. Дом большой, после смерти мужа я живу одна. А об офицерской деликатности и благородстве ходят легенды. — Ядвига улыбнулась. — Прошу.

Первый этаж: занимал просторный зал с камином, на второй этаж: вела винтовая лестница. Справа открывался коридор, ведущий вглубь помещения, слева — проход в кухню, откуда слышался звон посуды.

— У нас есть гостевая комната, можете занимать её, — сообщила пани Каминьска.

— А мансарда? — спросил Саблин. Почему-то ему казалось, что, поселившись наверху, он будет меньше стеснять хозяйку.

— Пожалуйста, — согласилась пани. — Туда можно пройти через второй этаж:, но есть и отдельный вход по лестнице позади дома. Очень удобно для тайных встреч. — Здесь она откровенно рассмеялась. — Вы собираетесь водить к себе юных панночек? Или, быть может, вы шпион, пан поручик?

Саблин смешался. В глазах женщины играл совершенно молодой задор. По-русски она говорила чисто, но с лёгким акцентом, и, странное дело, ей это очень шло.

— Ну хорошо, хорошо, — пани Ядвига забавно замахала ладошками, будто намеревалась разогнать смущение поручика. — Ключи на комоде. Пройдите по веранде, в торце дома лестница. Наверху свежее бельё и всё необходимое. Располагайтесь. Кстати, если пожелаете, можете у меня столоваться. Это будет совсем недорого. Моя приходящая прислуга, Ирена, неплохо готовит.

— Я подумаю, пани Ядвига, — ответил Саблин. — Многое будет зависеть от службы.

Наверху оказалась чистая, уютная комната с кроватью, платяным шкафом и тумбочкой. Рукомойник с ведром. На скошенной стене — огромное окно, от которого комнатка наполнялась светом. Обстановка спартанская, но Иван Ильич, привыкший к походному образу жизни, вдруг испытал непередаваемое чувство почти домашнего уюта. Чего-то постоянного и принадлежащего ему одному.

Наспех разобрав вещи (чего там разбирать-то), Саблин вышел в город.

Военный человек, он заранее изучил карту Львова и сейчас с интересом находил знакомые улицы.

По Клепаровской он вышел на Яновскую, а с неё сразу на Градецкую. С обеих сторон высились трёхэтажные дома с высокими окнами, барельефами, пилястрами, балконами. Магазины пестрели яркими вывесками на польском языке, то и дело попадались ларьки и лавчонки, торгующие всякой всячиной. На тротуарах многолюдно: кто-то спешит деловитой походкой, кто-то неспешно прогуливается. Посреди улицы, позванивая, ехал трамвай.

Обычная картина мирного города. Красивого города, самобытного, с богатой историей. Мощённые брусчаткой мостовые, извозчики, столетние дубы и липы в скверах и парках. Саблин вдыхал воздух Галиции полной грудью. Любовался клёнами, по листве которых осень уже набрасывала шаловливой кистью жёлтые и багряные мазки. Заходил в кафе, спрашивал кофе. Ему отвечали по-польски, он мотал головой, смеясь — не понимаю, я русский! В ответ тоже смеялись, но слово «кофе» звучит похоже на всех языках, и Саблину подавали крошечную чашечку ароматного напитка.

С Городецкой, чуть поплутав, поручик вышел к собору Святого Юра. Вдоволь налюбовавшись этим красивейшим памятником старины, побродил по саду при соборе и улице Святой Терезы, вышел на Леона Сапеги. Прошёлся вдоль могучего здания Политехнички, мимо костела Святой Терезы, украинской академической гимназии и дошёл до костела Святой Елизаветы.

Незаметно добрёл до Большого городского театра, красавца с величественными колоннами по фасаду и крылатыми скульптурами у купола, притягивающими взгляд. Афиши сообщали, что скоро состоится первая после прихода русских премьера.

Недалеко от театра Саблин решил передохнуть, нашёл небольшой ресторанчик и спросил перекусить. Принесли маринованную селедку, хрен, квашеные огурчики и два блюда, на которых располагались шарики печеночной колбасы с петрушкой, пластинки ветчины и пирамиды из польских горячих колбасок. Ко всему этому полагался штофик водки. Почему бы и нет, подумал Саблин. Он был уже опьянён этим городом, водка вряд ли могла что-то изменить.

Сколько времени он не знал мирной жизни? Боевые действия на Хасане, опасная командировка в Чехословакию, изнурительные тренировки в учебном лагере, почти годовое затворничество. А сейчас, кажется, попал в какой-то совершенно иной мир — светлый, радостный. Мир праздника.

Публика в заведении собралась разношерстная. Вот явные студенты университета пьют бутылку какого-то вина, одну на всю немалую компанию. Отмечают экзамен? По соседству то ли мелкие торговцы, то ли служащие уже хорошо подшофе. И барышни присутствуют, к каковским отнести — непонятно, но не проститутки. Но вот дальний угол занимала компания неприятная, шумная и развязная, там много пили и курили. Остальные посетители старались держаться от этого столика подальше.

В каком бы состоянии духа не пребывал гренадер, даже если и вина выпил, он не забывал фиксировать обстановку, обращаемые на него взгляды, перемещения по залу. Смотрели по-разному: заинтересованно, с обычным любопытством, дамы — почти восторженно. Но и по-другому: вприщур, недобро, словно щупали холодными скользкими пальцами.

Поэтому многого себе гренадер не позволил. Выпил пару рюмок, плотно закусил и хотел уже было покинуть заведение, когда за столик его подсели двое. Как раз из той неприятной компании.

Один, высокий и плечистый, сел, заняв, казалось, всё свободное пространство и навис над столиком, как скала. Другой — небольшого росточка, с хитрыми бегающими глазками, в вязаном жилете — заговорил негромко и быстро:

— Ясновельможный пан официер, у нас есть до вас об чём фунясто поболакаць. Уверяю, мы не какие бацяры, а хайрем коммерсанты. Ничего противу закону. И имеем бардзо мостно внёсек, то предложенье до вас.[5]Уловив слово «коммерсанты», Саблин понял основное — торгаши, мелкие спекулянты. Сейчас будут предлагать сделку — ему, русскому офицеру. И ничего хорошего в предложении не может быть изначально.