– Это они! – всполошилась Алевтина. –Покупатели! Не забудь, что обещал! Сыграешь свою роль – и я у тебя в неоплатномдолгу! Ты меня знаешь – за мной не заржавеет!..

– Так кто я? – уточнил Дмитрий Алексеевич. –Бельгиец?

– Какой бельгиец! – зашипела на него Алевтина,открывая дверь. – Бельгийцы говорят по-французски, а французский языкмногие знают. Нам нужно что-то более экзотическое! Ты голландец, голландец!Неужели так трудно запомнить? Уж по-голландски они наверняка не говорят!Заходите, пожалуйста, дорогие гости! – последние слова были произнесеныгораздо громче, и относились они уже не к Старыгину, а к появившимся на порогеквартиры людям.

Их было трое: толстый бритоголовый мужчина с маленькими,заплывшими жиром глазками, цепляющаяся за его локоть блондинка и долговязый типв круглых золоченых очках.

Бритоголовый, казалось, вышел прямо из криминальныхдевяностых – тот же низкий лоб, тот же мощный подбородок, те же покатые плечирасполневшего борца, та же массивная золотая цепь на необъятной шее. Тольковместо малинового пиджака на нем был серебристый итальянский костюм, едва нелопающийся на мощных бицепсах.

Его светловолосая спутница казалась воплощенной мечтой «новогорусского» – ноги до самых ушей, длинные платиновые волосы, огромные голубыеглаза без малейших признаков интеллекта и несколько килограммов золота, платиныи драгоценных камней, прицепленных везде, где только можно.

Третий человек явно сопровождал колоритную парочку, при этомон держался одновременно заискивающе и заносчиво, стараясь придать себе вес вих глазах и изображая большого знатока искусства.

– Проходите, пожалуйста! – повторила Алевтина,посторонившись. – Извините, я немного опоздала…

– Да, мы тут, того, уже полчаса внизу крутимся! –проворчал «новый русский», демонстративно взглянув на платиновый«Роллекс». – Назначали же на шесть… у нас с Алиночкой тоже свои планыимеются! Мы не привыкли ждать!

– Алевтина Андреевна, как всякая художественная натура,не обладает чувством времени! – вступился за хозяйку «эксперт». –Конечно, вы – совсем другое дело, ведь вы бизнесмен, деловой человек, у васкаждая минута на счету…

– Ну да ладно уж, – смягчился «деловойчеловек», – показывайте!

Долговязый «эксперт» устремился вперед по коридору, какохотничья собака по свежему следу. На полпути он вдруг замер и уставился наневысокий дубовый шкафчик, скромно приткнувшийся к стене.

– Э, позднее барокко, если не ошибаюсь! – пропелон с придыханием. – Очень, очень интересный образец! Думаю, что этоБавария или вообще южная Германия…

Старыгин и Алевтина переглянулись: «позднее барокко»тридцатых годов прошлого века изготовили на мебельной фабрике лужскоголеспромхоза, о чем свидетельствовал сохранившийся ярлычок на задней стенке.Однако они не стали разубеждать «эксперта», чтобы не уронить его достоинствоперед клиентами.

– А че, симпатичная штучка! – оживился «новыйрусский», взглянув на шкафчик. – Хочешь, Алиночка, купим для твоейгардеробной? Там как раз не хватает чего-нибудь этакого! Типа позднего барокко!

И он с гордостью огляделся, довольный тем, как ловкоповторил умный термин.

– Это не продается, – поспешно проговорилаАлевтина. – Это семейная реликвия, память о моей прапрапрабабушке!

Разумеется, она с удовольствием продала бы копеечный шкафчикза большие деньги, но при этом хозяин непременно заметил бы штамп лужскоголеспромхоза, и дело могло кончиться скандалом.

– Ну ладно, раз не продается… – мгновенноуспокоился «новый русский» и последовал дальше за своим экспертом.

Вся компания вошла в просторную светлую комнату, гдеАлевтина обустроила свою мастерскую. По стенам были развешаны ее незамысловатыеработы – пейзажи с прудами и березками, цветущие яблони, букеты васильков вглиняных вазах и прочие деревенские радости.

– Хочу представить вам своего знакомого, –вспомнила Алевтина про Старыгина. – Это голландский бизнесмен Яан ванХоофен. Он тоже коллекционирует живопись и приехал, чтобы приобрести несколькомоих работ…

– Голландец? – переспросил «новый русский». –По-нашему совсем не говорит?

– Ни слова! – утешила его Алевтина.

– А как же ты с ним общаешься?

– А он по-английски немножко может.

– Йес! – подтвердил Старыгин с идиотскойулыбкой. – Ай кэн спик инглиш!

– Ну, тогда конечно! – обрадовался «новый русский». –Мир – дружба!

– Мне вон та картиночка нравится! – подала голосдлинноногая блондинка. – Вон та, где радуга!

– Замечательный выбор! – тут же проявился«эксперт». – Алина Васильевна проявила замечательный вкус!

– Картина называется «После дождя», – сообщилаАлевтина. – Это одна из моих последних работ. Но дело в том, что господинван Хоофен хотел приобрести именно эту картину…

При этом она незаметно пнула Старыгина.

– О, йес! – оживился Дмитрий Алексеевич. –Афте зэ рэйн! Вери бьютифул! Ай вонт…

– Что значит «вонт»?! – возмутился «новыйрусский». – Алиночка тоже вонт! А я для своей Алиночки ничего не жалею!

– Но господин ван Хоофен хотел повесить эту картину вкают-компании своей океанской яхты…

– Мало ли что он хотел?! – «Новый русский»набычился, его шея побагровела. – У нас – свободная страна! Кто большезаплатит, тот и купит! Вот он сколько за нее дает?

– Фифти саусенд долларс! – выпалил Старыгин,прежде чем Алевтина успела ему что-то шепнуть.

Алевтина громко сглотнула и изумленно уставилась на своегоприятеля: названная им цифра показалась ей несуразной.

– Пятьдесят штук баксов? – уважительно переспросил«новый русский».

– Наверное, господин ван Хоофен хотел сказать не фифти,а фифтин – пятнадцать… – пролепетал «эксперт».

– Ноу фифтин – фифти! – решительно возразил емуСтарыгин, несмотря на то, что Алевтина пыталась подмигиваниями, гримасами ипрочими знаками заставить его сбавить цену.

– Фифти так фифти! – махнул рукой «новыйрусский». – А я скажу – шестьдесят! Сиксти! Мне для своей Алиночки ничегоне жалко!

– О! – Старыгин схватился за голову. – Итсвери экспенсив! Вери экспенсив!

– Ага! – «Новый русский» удовлетворенно потерруки. – Экспенсив, говорит! Дорого ему, значит! А мне вот не дорого, я длясвоей Алиночки ничего не пожалею! Знай наших! Жмот! Сыр голландский!

– Зачем вы так, Константин Иванович! – вежливоукорил его «эксперт». – Нехорошо, иностранец все-таки! Еще обидится…

– Да не дрейфь! – отмахнулся Константин. – Онже ни хрена по-нашему не сечет! А если бы и понял – мне его обиды по барабану!Подумаешь – невелика птица! Селедка голландская! Ладно, хозяйка, заворачивайкартинку, я покупаю! – И он, расстегнув толстый кожаный портфель, принялсявыкладывать оттуда толстые пачки долларов.