– Кстати о низости – напомнить о том, что ты пыталась выкрасть у меня мою дочь?

– Вряд ли можно считать кражей то, что изначально украдено. Она и моя дочь – тоже. Дочь, которую ты вырастил во лжи, как принято у вас, у людей. Я пыталась взять то, что всегда принадлежала мне ровно в той же мере, что и тебе. Ты знал, что я не устою перед искушением поступить именно так. И использовал мои чувства против меня же.

– Как я это делал всегда, дочь змеиного племени. Жизнь, к сожалению, ничему тебя не учит.

– Дело не в этом, «ваша честь», – с иронией пропела Марихат, – дело в другом. Сколько раз вы не пытаетесь вырвать моё сердце, как не стараюсь я вам подыграть – оно всё равно у меня есть. У вас же вместе сердца счёты, а вместо крови – вода. Вы не увлекаетесь, не впадаете в азарт, ничего не желаете. Вы родились стариком, испорченным и зловредным, ни знающим ни любви, ни сострадания.

– Ты никогда меня не понимала! Никогда не понимала, что мною движет! Почему я вынужден действовать подобным образом…

– Так объясни мне! Объясни, что заставляло тебя всякий раз поступать именно так, а не иначе? Выбирать из всех возможных путей самый низкий и подлый? Оборачивать себе на пользу даже лучшие чувства и побуждения людей? Манипулировать без жалости и предавать, предавать, предавать – предавать без конца! Какой высокой целью ты руководствовался, когда встал на сторону узурпаторов, предав не только меня, но и всех, кому мы служили? Думал ли ты с тех пор хотя раз о том, скольким людям твоего племени удалось бы продлить жизнь, поступи ты тогда иначе? Сколько дворян сохранило бы свои головы на плечах? Сколько крестьян никогда бы не умерли от голода, спешившего вслед за смутой? Если в результате стремления ко всеобщему благу для каждого в королевстве стало только хуже – в чём она, твоя высокая цель?! Ради чего ты меня бросил?

– Ради того, чтобы сохранить тебе жизнь. Неужели ж ты думаешь, что если бы окружающие нас люди узнали, что вместо того, чтобы уничтожить тебя, я сделал тебя своей наложницей, да ещё прижил от полуведьмы-полузмеи дитя, хоть кто-нибудь из нас троих остался бы в живых? Нет! Я не мог взять тебя с собой! И бросить всех, чтобы пойти за тобой, я тоже не мог. Поэтому пришлось пойти на единственный разумный шаг – расстаться.

– Украв у меня дочь?

– Ты едва дышала. У тебя не было сил заботиться о ком-то ещё, кроме себя.

– Всё это жалкие оправдания!

– Да! Я смалодушничал. Я хотел, чтобы единственная тень, оставшаяся от наших чувств, эта тонкая ниточка, когда-то связывающая нас, осталась со мной! К тому же, если бы я даже и оставил дочь с тобой, ты отнесла бы её к своим. Отнесла бы к змеям!

– Наги – не змеи, Ворикайн!

– Но они не люди.

– Как и твоя дочь. Рано или поздно то, что ты отрицаешь в ней, проснётся. Если должным образом к тому времени её не подготовить, Нереин может погибнуть. Из-за тебя!

– Эти проклятые силы могут не проснуться никогда.

– О! Ладно! Ты заботливый отец и сердечный любовник, скажи, ты искренне думаешь, что я очередной раз куплюсь на эти твои сладкие речи? Поверю тебе хоть на миг? После того, как ты грозил мне отдать нашего ребёнка Кровавому Братству?

– Нет, Марихат. Я никогда не собирался отдавать Нереин проклятому инкубу, о котором упоминал. История о свадьбе дочери с проклятым нужна была, чтобы выманить тебя с твоего побережья, где я был бессилен перед твоей силой и магией. Где в любой момент ты могла попросить о помощи твоего всесильного отца.

Догадки, пока ещё смутные, заставили Марихат замереть.

В ней жили одни лишь глаза, прикованные к бескровному, узкому лицу Ворикайна. Он же старательно избегал её взгляда.

И говорил тихой скороговоркой:

– Двадцать лет назад я кое-что задолжал одному из Кровавых Братьев. Теперь он требует отдать долг. Как часто бывает в жизни любого мужчины, ему приходится выбирать между двумя любимыми женщинами. Дочь я отдать не могу. Думаю, ты и сама одобришь мой выбор?

– Если бы ты так думал, подонок, ты бы не заковал меня в кандалы! – воскликнула Марихат. – Почему бы тебе не отдать инкубу свою драгоценную Эллетру?

– Потому что кроме спеси и вагины, в Эллетре нет ничего ценного. Инкубу нужна змея. Нужна, как и двадцать лет тому назад, когда мы договорились с ним о том, что я принесу ему твою ценную шкурку. В тот раз мне удалось представить всё дело так, что ты умерла, а младенец… младенец был ему не нужен. Он дал время Нереин вырасти. Теперь же мне нечем отговориться. Прости, но придётся ему тебя отдать.

– Простить?.. – потрясённо проговорила Марихат. – После всего, во что ты превратил мою жизнь?.. Во что ещё намерен её превратить?..

– У меня нет выбора! Либо ты. Либо дочь.

– А как же принцесса Разие?

– Лишь предлог для встречи с тобой.

– Ты просто жалкий трус, Ворикайн, Лорд Молний.

Он с грустью посмотрел на измученную женщину, стоящую перед ним на коленях.

– Можешь мне не верить, но, если бы моя смерть могла бы хоть что-то изменить… однако последствия глупости, проявленной в молодости, бывают столь печальны, что порой ничего другого не остаётся, как пожинать горькие плоды когда-то посаженных сладких деревьев.

У Марихат не было никакого желания продолжать борьбу за своё существование. Сколько лет ей удалось держаться на одной только злости? Последняя, как известно, не самое лучшее топливо, но всё же лучше плохое, чем ничего. Сейчас женщина чувствовала себя волной, с разбегу налетевшей на скалу – вся ярость ушла в бессильные брызги.

Цель была так близко! Казалось, протяни руку! – но всё обернулось миражом. Марихат, в очередной раз, схватилась рукой за пустоту.

То, как мастерски ловко были расставлены силки, как беспощадно захлопнута ловушка, то, как легко она сама заглотила наживку, словно вчерашняя школьница – всё это лишало уверенности в себе перед лицом противника. Более того, заставляло проникнуться разрушающим чувством неверия в себя.

Прошло много лет, почему она не изменилась? Как получается, что раз за разом она продолжает верить человеку, веры недостойному?

Беда людей порядочных (и не-людей, как выясняется, тоже) в том, что они не могут просчитать, как низко пасть могут их противники, до какой черты дойти и что – преступить. До сих пор интересно было бы заглянуть в голову Ворикайна, чтобы понять – как так вращаются шестерёнки? Как можно продавать мать своего единственного ребёнка на верную смерть и не чувствовать при этом угрызений совести?

Было время, когда Марихат любила Ворикайна.

Много раз, оборачиваясь назад, она пыталась разобраться в себе. Пыталась понять, что лежало в основе той власти, что он имел над ней?

Стоило закрыть глаза, как прошлое снова вставало перед ней во всей своей красе, ясное, чёткое, словно всё случилось не двадцать лет назад, а вчера. Молодой воин в алых инквизиторских одеждах переступил порог дома её матери. Что подкупило её в нём? Отвага, жёсткость и то, что она ошибочно приняла за верность принципам, приправленные перчиком вожделения?