операции со времен Бисмарка, и далее в начале XX в., в наметившихся отношениях противостояния блока Антанты и «срединных держав». Осуществленный в апреле 1906 г. международный золотой заем окончательно привязал Россию к Антанте и лишил ее свободы маневра на международной арене.[331] Великобритания по объему «русских долгов» значительно уступала нейтральной Голландии, банкиры которой традиционно оказывали финансовые услуги российским императорам, а США в виде кредитора России определился только в годы первой мировой войны.

Опережающая динамика внутренних капиталовложений к моменту мирового военного столкновения стабилизировала государственный долг России после резкого скачка 1904–1906 гг. и выявила тенденцию к ослаблению внешней зависимости. Структурные изменения государственной задолженности, наряду с бездефицитным бюджетом и основанным на золоте денежным обращением, являлись необходимыми условиями успешного функционирования финансовой системы. Проводимая Коковцовым политика воздержания от новых заграничных займов не отрицала их необходимости для России, и предусматривала лишь «известный» перерыв на международном рынке, уверенно оперирующем русскими фондами. «Для экономического нашего развития, — отмечалось по этому поводу в официальном издании российского финансового ведомства, — мы, вероятно, еще долго будем вынуждены прибегать к помощи иностранного капитала, а следовательно, будем увеличивать нашу заграничную задолженность и текущие по ней платежи»[332].

Удельный вес прямых налогов в России среди стран «большой четверки» отличался самой низкой ставкой, фактически вдвое уступая Германии и Великобритании. Прямое обложение носило выраженное преобладание податей с торговли и промышленности (промысловый налог) над обложением земли и городской недвижимости. Если промысловый налог в 1913 г. составлял 55 % всех прямых сборов, то поземельный с налогом с городских недвижимых имуществ и квартирным — всего 32 %, и это все отражало интенсивный индустриальный рост национального хозяйства на рубеже XIX–XX в., а также являлась следствием целенаправленной налоговой политики в производительное развитие поместного дворянства. В 1896 г. по случаю восшествия на престол Николая II оклад поземельного налога был снижен наполовину и восстановлен в ранее действующих рамках лишь десть лет спустя, тогда как ставки промыслового обложения росли динамично.

К 1906 г. замена раскладочной системы взимания поземельного налога окладной системой не произошла. Проведенные на основании Закона от 8 июня 1893 г. оценочные работы к 1906 г. были еще далеко не завершены. Министерство финансов признавало, что в отличие от западноевропейских стран значение в России государственного поземельного обложения «крайне ничтожно». Тем не менее обложение земель земскими сборами (в 1913 г. по 40 губерниям эта сумма составляла 116 млн руб.), мирскими сборами (около 56 млн руб.) и страховыми платежами (более 22 млн руб. в год) заставляло финансовое ведомство соблюдать в проектах увеличения поземельного налога «большую осторожность»[333]. Налоговая политика правительства в начале XX в. претерпела два этапа. На первом, вплоть до 1907 г., в условиях русско-японской войны и внутренних беспорядков правительство стремилось расширить налоговую базу для расширения государственного бюджета и одновременно сделало ряд налоговых уступок для успокоения податного сословия. Манифестом 3 ноября 1905 г. наполовину были уменьшены, а с 1907 г. окончательно отменены выкупные платежи. Указом 5 октября 1906 г. повсеместно упразднена архаичная подушная подать, взимавшаяся до того в некоторых областях империи. После 1907 г., в условиях наступившего политического «успокоения» страны, Министерство финансов разработало целый пакет налоговых предложений, призванных пополнить доходную часть бюджета. Стратегическая линия правительства, по свидетельству официального издания финансового ведомства, заключалась «в возможном сообразовании податной тяготы с доходностью облагаемых объектов и в устранении неуравнительности обложения»[334].

В качестве компенсации по выпавшим из оборота бюджетным средствам (более 90 млн. руб. ежегодно) были увеличены в объеме прежние подати — ставки промыслового и государственного поземельного налогов, получили развитие пошлины с переходящих имуществ и ставки гербового сбора, что в совокупности прибавило в бюджет 50 млн руб. Те же цели преследовали и меры косвенного обложения — в 1905 г. повышен акциз на пиво, керосин и спички, в 1909 г. — на табак и папиросные гильзы, что определило замещение в бюджете, возникшее после отмены выкупных платежей. Далее, в 1910 г. в результате реформы по обложению городских недвижимых имуществ, утверждена ставка государственного налога в 6 % чистого годового дохода личного владения. Сбор на базе точного учета реальной доходности городской недвижимости в 1911–1912 гг. вырос с 20 млн руб. до 37 млн. рублей.

Проект Министерства финансов о приближении российской податной системы к лучшим мировым образцам и последовательным вводом подоходного налога встретил серьезную оппозицию имущих слоев и не был введен вплоть до мировой войны, и только в 1916 г. было принято положение о подоходном налоге, но реально в императорской России до февраля 1917 г. он так ни разу и не был собран[335].

Депутаты Государственной думы, обсуждая земские и городские вопросы бюджетного устройства, писали: «Россия стоит среди других государств на последнем месте по развитию прямого обложения (к которому причислено все городское и земское обложение) и на первом — по использованию источников косвенного обложения (включая и винную монополию). При такой тяжелой для необеспеченных масс населения структуре своей финансовой системы и весьма небольших затратах по государственному бюджету на производственные нужды страны, Россия отличается крайне слабым развитием бюджетов органов местного самоуправления, почти целиком идущих на удовлетворение культурно-хозяйственных потребностей народа»[336].

Бережливость В. Н. Коковцова не способствовала его популярности среди министров, которые считали приоритетным вкладывать средства в развитие (порой не только в промышленное, но и в личное), а не в накопление[337]. Отдавая должное его профессионализму, министры имели с Коковцовым натянутые, а зачастую и конфликтные отношения. Князь М. Андронников, оправдываясь в письме императору за нападки «Нового времени» на финансовую политику В. Н. Коковцова, сообщал, что причиной тому «гнусная интрига, которая ловкой и умелой рукой ведется против нашего выдающегося государственного деятеля Владимира Николаевича Коковцова»[338]. Газета, по замечанию М. Андронникова, был вынуждена пойти на поводу у «настойчивых и упорных преследователей, поддерживаемых не только некоторыми партиями Государственного Совета и Думы, но и самим Председателем Совета Министров а также и вновь назначенным Министром путей сообщения». Причину этой интриге дал сам В. Н. Коковцов: при «самом решительном закрытии кредита алчным аппетитам многих, даже высокопоставленных лиц, привыкшим смотреть на казну, как на дойную корову», что «давным-давно лишало сна завистливого премьера, случайно выскочившего на вершину власти, этого властью опьяненного и только и думающего как бы избавиться от столь независимого, заслуженного и опытного сотрудника, как Владимир Николаевич Коковцов»[339].

Характеризуя В. Н. Коковцова прежде всего как охранителя государственных средств, у исследователей может создаться впечатление, что эта черта вела к другому — накоплению через повышение налогов. Однако важно отметить, что на высшей финансовой должности он многократно отстаивал перед императором необходимость не увеличивать налоговое бремя населения. На этот счет у него была своя концепция, которая органично вписывалась в финансовое представление о России в целом.