не смог отстоять своего интереса, потому и думать-то теперь не о чем, явное преимущество оказывалось за князем. Потому Геронтий, переглянувшись с боярами Фомиными, которые в любом случае поддержали бы его, объявил своё решение:

— Присуждаю князю Михаилу Андреевичу судить игумена Кириллова монастыря по старине, как было при отце его, князе Андрее Дмитриевиче, кроме духовных дел, братию же свою, старцев, игумен судит сам. Если же возникнет какое духовное дело до игумена и его призовёт к себе своей грамотой архиепископ Ростовский, то он будет управлять этими духовными делами по святым правилам. Но приставов своих архиепископу в Кириллов монастырь не слать, игуменов и братию не судить ему ни в чём, десятинников не направлять и пошлины не брать.

В этот момент в голосе Геронтия проскользнули нотки торжества, он сожалел, что нет тут его старого противника Вассиана, что нет возможности насладиться властью над ним. Ну да ладно, скоро тот узнает об этом решении и испьёт свою чашу покорности.

Вот в это-то время напряжённых встреч и решений и пришло к Геронтию известие от государя Иоанна Васильевича о полном подчинении Новгорода. Оно вызвало в душе митрополита противоречивые чувства, весьма далёкие от торжества. Лично он ничего не выигрывал от падения независимости Новгородской республики. И даже напротив. Ведь по духовной линии новгородская епархия и без того всегда подчинялась Московскому митрополиту. Весь урожай от похода собирал один великий князь. И материальный и моральный. Власть его усиливалась, он ещё более возвышался не только над своими родственниками, над братьями, но и над самим митрополитом. Могло ли это радовать Геронтия?

Второй адресат великокняжеского послания из Новгорода — вдовая великая княгиня Мария Ярославна тоже готовилась к важнейшему событию в своей жизни — к пострижению. Она собиралась сделать это давно, сразу же после смерти мужа: так поступали все великокняжеские вдовы. Но оставались совсем маленькие дети, и тогдашний митрополит Феодосий уговорил её не спешить, поставить сначала на ноги младших детей, помочь советами старшему сыну, молодому государю. Только подросли свои дети, умерла первая супруга Иоанна Мария, остался сиротой наследник Иван Молодой, надо было заменить ему мать. Не кончались хозяйственные заботы, помогала сыну земли Ярославские объединить, давала советы, наставляла, себе уделы покупала, младших сыновей поддерживала. Но ныне здоровье стало сдавать, пришло время и о душе подумать.

Спешно доделывала Мария Ярославна мирские дела, написала завещание, навела порядок на собственных землях. Думала-колебалась, не раздать ли их сразу в наследство детям — что кому задумала, но решила погодить. Монастырь ещё не могила, жить пока будет она тут же, в своём тереме, найдётся время и для дел. Что ни говори, а коли матушка богата, всё к ней почтения у сыновей побольше, да и не только у сыновей... Решала, где оставить своих наместников, что передать в управление государю. Разбиралась с бумагами и накопившимися челобитными. Вот, к примеру, пришла грамота от игумена расположенного на её землях Киржачского монастыря. Жаловался старец, что одолели села и деревни их обители гости незваные. Останавливаются по пути в Суздаль или Владимир многочисленные гости и паломники, требуют еды-питья, жилища, пиры устраивают. А денег не платят. Разобралась, приказала грамоту подготовить, запретила заезжать туда всяким бездельникам — гостям незваным.

Торопилась Мария Ярославна свершить пострижение до возвращения сыновей из похода, из Новгорода. Боялась, что узнают — станут отговаривать, как это уже бывало не раз. К тому же суета начнётся, пиры, торжества по поводу победы. Нет, решила не мешкать. Конечно, посоветовалась с митрополитом. Тот рекомендовал ей постричься у игумена Кириллова монастыря Нифонта, который как раз по случаю оказался в Москве.

К Кириллову монастырю имела Мария Ярославна особую любовь и почтение. Разве можно забыть поддержку, оказанную ей и её мужу старцами обители? Когда они, члены великокняжеской семьи, изгнанные Шемякой из Москвы, униженные, почти нищие, нашли в этой обители не только приют и покой, но и поддержку, опору. Игумен Трифон — да будет благословенна его память! — освободил ослеплённого её мужа, великого князя Василия Тёмного, от клятвы верности и покорности, вынужденно данной им коварному братцу Шемяке, чтобы избегнуть казни или заточения. Слова Трифона: «Да будет грех клятвопреступления на мне и на моей братии!» — никогда, до самой смерти, не сотрутся в её памяти, всю свою жизнь она будет считать себя обязанной этому монастырю своим счастьем и всем, что она имела. Оттого особенно щедрыми были её дары и вклады в эту обитель. Минувшей осенью, продав хлеб со своих земель и собрав налоги на общую сумму почти в пятьсот рублей, все их она передала в Кириллов. Наказала пятнадцать лет поминать покойного старца Пафнутия и усопшего своего супруга Василия, молиться за всё великокняжеское семейство.

Нынешнего игумена Нифонта Мария Ярославна знала давно, ещё иноком Пафнутьева монастыря, и хотя никаких особых заслуг за ним не ведала, почитала его как настоятеля дорогой для него Кирилловой обители. Этого было достаточно, чтобы послушать митрополита Геронтия, принять пострижение от Нифонта.

Словом, когда 27 марта от сыночка Иоанна пришла весть из Новгорода о его покорении, Мария Ярославна готовилась к новой жизни, и через несколько дней, 2 февраля, это событие свершилось: она постриглась в инокини на своём дворе под именем Марфы.

У великого князя Ивана Молодого, оставшегося в Москве правителем вместо отца, также текла замечательная интересная жизнь. При вести о покорении Новгорода вместо радости в нём шевельнулась мальчишеская обида, что отец не взял его с собой, не дал удаль свою проявить. Но он навёрстывал упущенное на ином фронте: дважды ездил на Соколиную гору, на осеннюю и зимнюю охоту. Выезжал с собаками и кречетами отцовскими — тот разрешил пользоваться его конюшнями и соколиными дворами. Обсуждал дела с оставшимися боярами и чувствовал себя взрослым и важным.

У Софьи же известие вызвало даже обиду. Она, пожалуй, лучше всех других понимала важность свершившегося, с ней первой делился Иоанн мыслями и планами о необходимости единения государства Русского, об укреплении его границ. Она поддерживала мужа и даже подогревала его честолюбие. А он ей и весточки не отписал об успехе. Митрополит, мать и сын у него на первом месте. Им письма и отчёты. А жена — чуть ли не пустое место. Случайно узнала о событии через митрополичьего дьяка. Иван Молодой, пасынок, вообще с ней не разговаривал, да и она старалась с ним не сталкиваться. Мария Ярославна чаще всего находилась на своём дворе, изредка лишь заходила внучек проведать. И с митрополитом Софья редко общалась —