Вдруг откуда-то раздался прерывистый кашель, разрушая очарование момента. В дверях стояла няня Лукаса, красная от смущения:

— Лукас забыл здесь свою записную книжку…

Ксандер отстранился от Элизабет, готовой провалиться под землю. Записная книжка лежала на столе прямо рядом с ней.

Когда няня Лукаса исчезла, Ксандер сделал глоток виски и посмотрел на Элизабет, которая все еще не могла оправиться от шока.

— Иногда мне кажется, что у меня слишком много прислуги, — сказал он, поправляя джинсы, в которых ему сейчас стало тесновато.

Если бы он мог, он бы заперся с ней где-нибудь в отдаленном месте, и они бы занимались сексом, пока не потеряли бы возможности передвигаться.

Элизабет тоже отхлебнула из своего стакана. Ее рука слегка дрожала, однако голос был твердым, а выражение лица невозмутимым:

— Думаю, это прекрасный повод лечь спать пораньше.

Ксандер снова поправил джинсы и подмигнул ей:

— Предлагаю за это выпить.

Пять часов спустя Ксандер наблюдал, как Элизабет собирает по полу свою разбросанную одежду. Им так хотелось поскорее приступить к делу, что они даже не добрались до постели — все произошло прямо за дверью, они даже не раздевались полностью. Потом они вместе отправились в душ, а затем легли в постель, где и продолжили.

Элизабет заметила, что Ксандер за ней наблюдает.

— В следующий раз это тебе придется отползать с поля боя! — Она рассмеялась и послала ему воздушный поцелуй.

Подавляя желание попросить ее не уходить, он сказал:

— Ты знаешь, где моя постель, если тебе захочется повторить.

— Спокойной ночи, Ксандер.

И замок между их комнатами щелкнул, закрываясь.

После того как они «официально» снова стали любовниками, то, что Элизабет до этого скрывала, стало просачиваться наружу, словно воздух из дырявого воздушного шара.

В следующие несколько дней в их жизни установился определенный порядок. Рано по утрам, после совместного завтрака с Лукасом, Ксандер улетал в Афины, а Элизабет отправлялась на прогулку по пляжу. После возвращения она усаживалась в комнате с террасой со своей записной книжкой. Через пару дней она закончилась, и Ксандер с радостью согласился подбросить Элизабет до Афин, договорившись позже вместе пообедать.

В городе Элизабет нашла прекрасный магазин канцтоваров и пополнила свои запасы, а затем решила прогуляться. Когда она проходила мимо киоска с прессой, яркая обложка привлекла ее внимание. Приглядевшись, Элизабет увидела, что на ней изображены она и Ксандер. Фотография была сделана на той вечеринке в музее — за несколько часов до того, как они снова легли в постель вместе. Тогда Элизабет еще пыталась бороться с растущим влечением к нему.

Фотография была ярким напоминанием о том, зачем вообще она здесь. Судебное заседание должно было состояться через два дня.

Но, какими бы прекрасными ни были их ночи и как бы она ни уставала, как бы ей ни хотелось уснуть в объятиях Ксандера, она всегда возвращалась к себе. Ей казалось, что так безопаснее. Точно так же, как она боялась, что к ней привяжется Лукас, она сама боялась привязаться к Ксандеру. Ей не хотелось привыкать к нему — у нее ушло слишком много времени на то, чтобы забыть его еще в первый раз.

Но ты ведь на самом деле так его и не забыла. Иначе ты не провела бы следующие десять лет своей жизни одна.

Эту мысль она всегда отталкивала от себя подальше — она была настолько ужасной, что Элизабет боялась даже попытаться об этом размышлять.

Она добралась до кафе, в котором договорилась встретиться с Ксандером. Пока она ждала, у нее зазвонил телефон. Когда появился Ксандер, Элизабет поднялась с места, чтобы поцеловать его, при этом продолжая разговаривать. Когда она закончила, Ксандер спросил:

— Кто это был?

— Стив.

Ей показалось, что на его лице появилось какое-то странное выражение.

— Я думал, ты уже распустила команду «Левиа фана».

— Так и есть. Он звонил просто поболтать.

Нет, ей не показалось. В его голосе явно звучало недовольство:

— Поболтать? Так обычно поступают друзья, а не подчиненные.

— Мы и есть друзья. Он рассказывал про свою новую работу и про то, какие ужасные у него коллеги.

— Вы спите вместе?

Элизабет слегка отодвинулась назад:

— Ты что, с ума сошел? Сколько раз мне надо тебе сказать, что мы друзья?

— Ты не ответила на вопрос. С каких это пор друзья не могут быть любовниками? На каждом шагу такое происходит.

Элизабет покраснела от возмущения:

— С чего бы это тебя вообще интересовало? Я же тебя не пытаю, с кем ты спишь.

— Ты и так все знаешь. Даже то, чего не было, — добавил он с кривой ухмылкой, призванной скрыть бешенство, которое он испытывал. — А вот я вообще не знаю, что у тебя было за эти годы.

Ксандер понимал, что у него нет права обвинять Элизабет за то, что у нее могли быть какие-то отношения. Тем не менее он чувствовал сильнейшую злость. Ничего подобного он уже давно не испытывал, но этот неведомый Стив раздражал его до невозможности.

— Ты сам виноват. — Элизабет не проявляла никаких признаков сочувствия.

— Ты прекрасно знаешь, что большинство этих историй выдуманы. С половиной из этих женщин мы даже на «ты» не перешли, не говоря уж о постели!

Ее глаза вспыхнули.

— Тем не менее это не дает тебе права выпытывать детали моей личной жизни! И твоя ревность просто смешна. После такого мне совершенно не хочется ничего тебе рассказывать.

— Нет никакой ревности.

— Правда? А выглядит так, как будто есть.

Какие глупости. Ксандер никогда никого не ревновал! Однако… стоило ему подумать о том, как к ней прикасается другой мужчина, ему начинало хотеться что-нибудь сломать.

Он размял плечи, глубоко вздохнул и посмотрел на нее:

— Ладно, давай сменим тему.

В конце концов, судебное заседание по поводу опеки над Лукасом всего через два дня, и поэтому не стоит ссориться на публике. Здесь довольно много людей, и, судя по бросаемым на них взглядам, их уже заметили.

— Ты можешь попросить пилота отвезти меня домой? — спросила Элизабет после обеда. — Не хочу здесь болтаться целый день.

Ей хотелось вернуться к работе над сценарием, идея которого прочно засела в ее голове. Кроме того, ее расстроило настроение Ксандера, который разрезал курицу с такой злостью, словно та совершила преступление против человечества. Если бы они были на Диадонусе, она могла бы с ним поговорить, но на публике ей приходилось сдерживаться.