Басри-бей попробовал вскочить, но тело его только судорожнонапряглось, глаза вылезли из орбит, и лицо стало багрово-синим. Он захрипел иобмяк в кресле. Человек в тени аккуратно снял шнурок с его шеи и спокойно пояснил:

– Нам стало достоверно известно, что Басри-бейсимпатизирует… вернее, симпатизировал сторонникам политических уступок,проповедовал пораженческие настроения. Более того, имеются сильные подозрения,что Басри-бей искал контакты с англичанами. Он был недостоин называтьсяподлинным турком, а следовательно, недостоин жить. От таких пораженческихнастроений один шаг до прямого предательства, и кто знает – возможно, он егоуже совершил. Таким образом, мы никак не могли обсуждать при нем наши планы. Апланы наши таковы… – Человек в тени поправил булавку на галстуке и,видимо, укололся. – Шейс-с… – злобно прошипел он так, как шипитпотревоженная змея.

Участники совещания в полном молчании внимательно выслушалиего план действий. Никаких возражений не последовало – убедительнее всякихдоводов рассудка действовало на присутствующих молчание одного из них –худощавого темноволосого Басри-бея, неподвижно лежавшего в глубоком низкомкресле.

У Лизы бывали такие гости, которых она терпела, такие гости,которых она терпела с трудом, и такие, которых она терпеть не могла, но всеравно приходилось – в ее положении не покапризничаешь.

Господина Вэнса она терпеть не могла. Он был ей такотвратителен, что после его ухода она долго-долго отмывалась и долго-долгопроветривала свою комнату, чтобы избавиться от его запаха – сладковатого,парфюмерного, отталкивающего… Господин Вэнс казался ей похожим напаука-тарантула – маленький, ядовитый, очень опасный.

Никто не знал, какого он происхождения, вероисповедания инациональности. Рыжий, веснушчатый, с узкими блекло-голубыми глазами, он могбыть и англичанином, и турком, и немцем, и евреем… Его бледная, несмотря нажизнь под южным солнцем, кожа была покрыта густыми рыжими волосами – онивыбивались из-под манжет рубашки, покрывали его шею, густо росли на груди…Одевался он претенциозно – роскошные вышитые жилеты, яркие шелковые галстуки сбриллиантовыми заколками.

Увидев, как в дверь просунулась рыжая шевелюра, Лизаотвернулась, чтобы скрыть гримасу отвращения. Господин Вэнс перехватил это еедвижение и усмехнулся.

– Почему не в зале? – задал он вопрос, улыбаясьодними губами, в то время как его глаза продолжали буравить ее насквозь.

– У хозяина спросите, – буркнула Лиза.

– Спрашивал, – кивнул Вэнс, – он сказал, чтотебе нездоровится и что ты сегодня не принимаешь.

– Так в чем же дело? – холодно поинтересоваласьЛиза. – Зачем тогда вы пришли?

Вэнс, не обращая внимания на ее тон, прошел в комнату,плотно притворив за собой дверь.

– Так даже лучше, – сказал он, – поговорим оделе, ни на что не отвлекаясь.

– У нас с вами не может быть никаких дел, – угрюмопробормотала Лиза.

После сегодняшней бессонной ночи она устала, болела голова,ей хотелось лечь, затянуться папиросой и грезить о Борисе, как будто не былодвух лет мучений и страха, как будто она мечтала о нем там, в прошлой жизни,девчонкой… И вот он пришел как по волшебству. Ей хотелось перенестись еще раз вмечтах в те счастливые мгновения, когда они были вместе ночью.

Лиза открыла глаза и с ненавистью посмотрела на господинаВэнса.

– Хочешь, я расскажу тебе, чем ты кончишь? – Онспросил это вкрадчиво, но мягкость в его голосе была подобна мягкости кошки,которая на секунду отпустила пойманную мышь, чтобы поиграть.

– Не хочу. – Лиза пожала плечами и отвернулась.

Но господин Вэнс сделал вид, что не слышалпренебрежительного ответа.

– Ты перекуришься гашиша, станешь законченнойнаркоманкой, и хозяин выставит тебя на улицу. Если, конечно, до этого непомрешь сама.

Лиза улыбнулась и села на узкой кушетке, подобрав под себяноги.

– Либо кто-нибудь заразит тебя сифилисом, и хозяинопять-таки выгонит тебя на улицу.

Она по-прежнему смотрела на него с загадочной полуулыбкой,только чуть вздрагивали опущенные длинные ресницы.

– Либо тебя зарежет пьяный матрос, – жесткопродолжал Вэнс, прохаживаясь по комнате от двери к столику.

– Как зарезали вчера ночью Исмаил-бея? –проворковала она.

Вэнс споткнулся о невидимый порог, потом повернулся ипосмотрел пристально на Лизу.

– Приблизительно так. – Он сел напротив нанизенький стульчик, продолжая внимательно изучать девушку.

Сегодня она выглядела не так, как всегда, – очевидно,потому, что не было ни румян, ни ярко накрашенных губ. Оттого, что видно былотолько чистое лицо, которое не было еще отмечено печатью порока, сразу сталапонятна неуместность ее в этом дешевом борделе.

– Не стану утверждать, что меня очень волнует твоясудьба, – продолжал Вэнс, – но ты мне нужна для кое-каких дел.Согласись на меня работать и получишь много денег. Сможешь уйти отсюда и дажеуехать в Константинополь, например, или в Париж.

– Я не хочу уезжать, мне нечего делать в Париже. Мневообще не нужны деньги.

– Каждому человеку нужны деньги, – наставительнопроговорил господин Вэнс. – Один с помощью богатства добывает себе власть,ну, это тебя не интересует, другой – получает любовь, – при этих словахЛиза пренебрежительно фыркнула и потянулась к столику за папиросой, –третий с помощью денег может осуществить свою месть…

– Месть? – Лиза стремительно оттолкнула Вэнса ивскочила с кушетки. – Месть? У меня есть кому мстить, но скажи, разве твоиденьги помогут мне отыскать тех людей, что убили моего отца и мать, и тех, ядаже не помню, сколько их было, которые изнасиловали меня прямо там, возле ихтрупов… Скажи, если бы у меня были миллионы, смогла бы я отыскать хоть одногоиз них, привезти его мать и убивать ее медленно, у него на глазах, и чтобынасиловали его малолетнюю дочь… И самое главное: разве я могу быть уверена, чтоу того человека вообще когда-нибудь была мать и что ему было бы так же больнонаблюдать за ее смертью, как и мне, когда умирала мама…

В глазах господина Вэнса на миг мелькнуло удивление, никогдаон еще не слышал от Лизы ничего подобного. Но ее откровенность доказывала, чтодевчонка неглупа, смела и решительна. Она будет ему полезна, она простонеобходима ему в предстоящем деле.

– Если не хочешь по-хорошему, – вкрадчиво началон, – я поговорю с хозяином, и тебя выставят вон. Очутишься очень скоро всточной канаве.

– Ты не понял, что меня это ни капельки неволнует? – устало спросила Лиза и взяла в рот папиросу.

Чувствуя, что инициатива ускользает из его рук, Вэнс вырвалу Лизы папиросу, схватил со столика остальные и растоптал их ногами. Глаза уЛизы из темно-карих стали черными, что свидетельствовало о сдерживаемой ярости.Еще бы, гашиш стоит дорого, и никто не смеет отнимать у нее то, что принадлежитей.