– Простите, мисс, – возразила Делорес, – пиццу будет есть он. А ты получишь свежий салат, только без яиц. Моя обязанность как матери-дефис-менеджера заключается в том, чтобы следить за твоим питанием. За тем, чтобы ты всегда выбирала здоровую пищу. Сейчас это может тебе не нравиться, но потом ты будешь мне благодарна.

– Просто ты хочешь, чтобы на мне красиво сидели костюмы, – сказала Кэссиди.

– И это тоже, – согласилась Делорес. – Неприятный, но правдивый факт: камера добавляет десять фунтов. Поверь мне, пицца тебе не друг.

При слове «пицца» меня передёрнуло. Желудок до сих пор не восстановился после обеда. Отношения с земной едой у меня никак не складывались. Единственной пищей, которую, уверен, моя система могла бы переварить, была последняя питательная вафля, но она осталась на космическом корабле, который был так близко и одновременно так далеко.

Я испытывал голод, жажду и тошноту одновременно. День выдался напряжённым, а я всё время забывал выпить воды. Однако то, что я чувствовал, было хуже обычной жажды. Как будто какая-то неведомая сила высасывала из моего тела всю жидкость. Неужели это был предвестник того, что моя жизненная энергия ослабевает?

Луис дал мне свой номер телефона и велел позвонить ему, как только я обустроюсь на новом месте. Кэссиди и я забрались на заднее сиденье универсала Делорес, и мы выехали через главные ворота киностудии.

– До скорого, Скотти! – крикнула Делорес охраннику у главных ворот.

Когда мы покинули территорию и выехали на автостраду, у меня закружилась голова. В попытке избавиться от головокружения я опустил её на колени.

– Тебя укачивает в машине? – спросила Кэссиди.

– Да, похоже, что укачивает, – пробормотал я.

– Это отстой, – сказала Кэссиди. – Раньше меня тоже укачивало.

Я не мог объяснить ей, что дело вовсе не в укачивании: мои внутренности будто бы высыхали и превращались в пыль. Как бы она отреагировала, ответь я: «Нет, меня не укачивает. Просто во мне ослабевает жизненная энергия»?

Это прозвучало бы странно?

Да уж, чертовски странно.

К счастью, от студии Universal до дома Кэссиди было рукой подать. Мы ехали по извилистой дороге и оказались у скопления домиков на лесистом склоне. В её особняке было так много стекла, что с трудом можно было определить, где кончается внутренняя часть дома и начинается внешняя. Отец Кэссиди, высокий мужчина с густой растительностью на лице, но без единого волоска на голове, поджидал нас на переднем крыльце. Рядом с ним стояла самая милая девчушка, какую мне когда-либо доводилось видеть. Её вьющиеся волосы были собраны в две косички.

– Привет, ребята! – воскликнула маленькая девочка ещё до того, как машина остановилась. – Скоро увидите, что мы с папой построили сегодня вечером! Это центр утилизации отходов для нашего города.

– Моя младшая сестрёнка, Элоиза, – прошептала Кэссиди.

– Кажется, она очень активная.

– Ты имеешь в виду – назойливая? Она одержима «Лего». Хочет быть архитектором, как наш папа, и они месяцами строят «Город Элоизы». Всегда смотри под ноги, потому что фрагменты «Лего» разбросаны по всему дому, а наступать на них больнее больного.

Из речи Кэссиди я ничего не понял, но из-за головокружения и слабости не смог пропустить слово «Лего» через свой земной словарь. Я пытался, но он закрылся после «легавых», а это слово я уже знал. Пошатываясь, я с трудом выбрался из машины, и крепкое рукопожатие отца Кэссиди лишь усугубило мои проблемы с поиском равновесия. Он едва не оторвал меня от земли.

– Я – Брайан Кембридж, – представился он. – Ты, должно быть, тот молодой человек, о котором мне написала Делорес. Она собирается сделать из тебя звезду, говорит, что у тебя талант. Берегись, малыш, она всегда прёт как танк. Взгляни на меня: я был низеньким и волосатым. Теперь я высокий и лысый.

– Она произвела с вами биологическую трансформацию? – полюбопытствовал я.

Мистер Кембридж удивлённо посмотрел на меня.

– Папа, познакомься с юмористом Бадди, – выручила меня Кэссиди. – Он любит шутить.

– Я тоже знаю шутки! – воскликнула Элоиза. – Почему шесть боится семи?

– Это легко, – ответил я. – Потому что шесть – это наименьшее число, которое не является ни простым числом, ни квадратным. Все думают, что это смешно.

– Какой ты чудной, – заметила Элоиза. – Правильный ответ: потому что семь съело девять[4].

Элоиза смеялась так надрывно, что из её глаз потекли слёзы, а из носа – сопли.

– Мама, мне правда придётся жить в одной комнате с этим человеком? – спросила Кэссиди, закатив глаза. – Посмотри на неё, она как протёкший кран.

– Я положу в твою комнату пачку салфеток, – сказала Делорес. – Брайан, помоги девочками разложить кровать в комнате Кэссиди. Я на время отдам комнату Элоизы Бадди.

Элоиза принялась прыгать на месте, хлопать в ладоши и вращаться вокруг своей оси.

– Я переезжаю к тебе! – воскликнула она Кэссиди.

– Какая ты странная, – заметила та. – Большинство маленьких детей не захотели бы покидать свою комнату. Я была бы рада, если бы ты тоже отказалась.

– Мне совсем не грустно, – сказала Элоиза. – Мы отлично повеселимся. Будем рассказывать друг другу истории про призраков, устраивать чаепития с единорогами и играть с самодельной слизью.

– Мама, ты слышала? – спросила Кэссиди. – Это совершенно недопустимо.

– Привыкнешь, – отрезала Делорес. – Разговор окончен.

Я чувствовал, что, если сейчас не выпью воды и не прилягу, то потеряю сознание. Переступив порог, Кэссиди тут же начала рассказывать мне о доме, демонстрируя семейные фотографии на стенах. Её слова звучали нечетко и как будто издалека.

– Прости, можно мне стакан воды? – перебил её я. Мы пошли на кухню, где Кэссиди вытащила из шкафа стакан и наполнила его водопроводной водой. Я проглотил его одним махом и тут же попросил ещё. И ещё один. И ещё. И ещё один стакан.

– Господи, ну у тебя и жажда! – воскликнула Кэссиди.

– Держу пари, если ты сейчас подпрыгнешь, то услышишь, как булькает у тебя в животе, – сказала Элоиза.

Как будто услышав, что говорят о нём, мой живот издал протяжный и неторопливый булькающий звук.

– Фу-у-у-у-у, – сморщилась Элоиза. – Ты же не собираешься пукать, не так ли? Ненавижу, когда парни пукают. Как Энтони де ла Роса. Всякий раз, когда приносит на обед сыр, он пукает так, что всех штормит!