– Mon mari! Мой муж! – сказал он на ломаном французском языке.

Его брат запрыгал, как мышиный жеребчик, и, тоже показав на нее, повторил:

– Мой муж! – а затем прибавил в каком-то неистовстве: – Très jolie! Très jolie! Très jolie!

И он снова и снова произносил «très jolie», в восторге от того, что вспомнил еще одно французское выражение.

Что касается толстушки, то нам так и не довелось узнать, чьим же «мужем» она была… Была там еще Александра Антоновна – совсем еще юная девочка, лет тринадцати, тихая, с глазами взрослой женщины, как у всех русских девушек. Ее положение в доме также осталось для нас тайной. Во всяком случае, оно было немаловажным – ведь это была Россия, где на такие вещи не обращают внимания…

В столовой началось бесконечное чаепитие. Папиросные коробки валялись по всему столу. На одном конце сидела Александра Александровна, куря папиросу за папиросой, трясясь от смеха и крича всем и каждому. С другого конца, уставившись на нас, радостно выкрикивал лысый: «Voila! Comment! Très jolie!» Прислуга Антонина шныряла туда и сюда, принимая участие в общем разговоре, вставляла, на правах полного равенства, свои замечания и доливала самовар.

Робинзон сказал седому человеку, что он точь-в-точь похож на гоголевского казака – героя Тараса Бульбу. Тот был очень польщен, и с тех пор никто не обращался к нему иначе как «генерал Тарас Бульба».

Время от времени входили новые офицеры – коротко подстриженные люди в затянутых поясами русских гимнастерках, застегнутых на все пуговицы до подбородка. Они целовали Александре руку и обходили вокруг стола, бормоча свои имена. Многие из них говорили немного по-французски и по-немецки. Они были удивительно откровенны в разговорах о военном положении.

– Да, мы отступаем, как черти. Главным образом, потому что у нас не хватает военного снаряжения. Но есть и другие причины. Взятки, дезорганизация…

– Вы не слыхали о полковнике Б.? – перебил лейтенант. – Он плохо зарекомендовал себя еще в Японскую войну, а когда началась эта, его назначили начальником штаба к генералу Иванову. Это он ускорил начало отступления с Карпат: когда генерал Иванов был в отъезде, он отдал приказ об отступлении целого армейского корпуса и обнажил таким образом фланг соседней армии. Для этого не было никаких оснований. Говорят, что он сумасшедший… Однако дело замяли, и его перевели начальником штаба к генералу Дмитриеву, где он снова проделывал такие же штуки! Вы думаете, он сломал себе на этом шею? Вовсе нет! У него в Петрограде влиятельные друзья, и теперь он начальником штаба у другого генерала.

Кто-то спокойно проговорил:

– Это всегда так. Наступление – отступление. Наступление – отступление. Ну да, мы отступаем сейчас, ну так что же, мы снова будем наступать.

– Но сколько же может продлиться война?

– А что нам за дело, сколько она протянется, – заметил другой капитан с усмешкой. – Мы думаем, пока Англия будет давать деньги, а земля людей.

Около десяти часов Александра неожиданно предложила закусить. Пока Тарас Бульба суетился и давал бестолковые советы, она с Антониной накрывала стол. На «закуску» были поставлены коробки с сардинками, копченые и соленые сельди, скумбрия, икра, сосиски, крутые яйца и пикули – для возбуждения аппетита, – все это было «залито» семью различными сортами ликеров и вин: коньяком, бенедиктином, кюммелем, рэспберри, плюм-брэнди и киевскими и бессарабскими винами. Затем появились огромные блюда мучных «полента» и куски свинины с картофелем. Нас было двенадцать человек. Компания принялась закусывать с полными стаканами коньяку, беспрестанно следовавшими один за другим, и кончила бесчисленным множеством чашек кофе по-турецки и повторением всех семи различных напитков. В конце концов подали самовар, и мы принялись за бесконечное чаепитие. Была полночь.

– Ах, – воскликнул один из офицеров, – если бы только у нас была сейчас водка!..

– А она на самом деле запрещена в России?

– Кроме первоклассных ресторанов больших городов – Киева, Одессы, Москвы. Там можно достать и заграничные вина. Но они очень дороги… Видите ли, смысл указа был в том, чтобы прекратить употребление алкоголя в низших классах. Богатые же всегда могут достать его…

Молодой человек по фамилии Аметистов – лейтенант Крымского татарского полка – спросил нас, не слышали ли мы о происшествии с памятником Бисмарку.

– Случилось это во время отступления из Восточной Пруссии, после Таиненберга, – начал он, и приятная улыбка озарила его бледное лицо фанатика. – Мой полк стоял в Иоганнесберге; была там бронзовая статуя Бисмарка, вышиной примерно футов двенадцать – таких сотни по всей Германии. Мои татары хотели свалить ее и захватить с собой, как трофей, но генерал категорически запретил им. «Это может повлечь за собой международный инцидент», – сказал он. Как будто война – еще не достаточный «международный инцидент».

Хорошо, так мы просто похитили ее – свалили ее ночью, водрузили в фургон и накрыли сверху брезентом. Но мы не смогли все-таки спрятать огромные бронзовые ноги, и они высовывались снизу… Довезли мы памятник до Тильзита, но однажды вдоль нашего полка проезжал верхом генерал и заметил их. «Кто взял эту штуку?» – орал он. О, как он разозлился! «Я разыщу к утру виновника, даже если бы мне пришлось отдать под суд весь полк! Бросьте его здесь же, поняли?» Он, конечно, имел основание сердиться, так как мы взяли четырех казенных лошадей для этой громадины, а нам приходилось оставлять массу багажа из-за недостатка транспорта. Итак, в ту же ночь мы вытащили Бисмарка из повозки, поставили его в открытом поле и вволю повеселились вокруг него… Помнится, мы произносили речи и раскупорили перед ним несколько бутылок шампанского. А на следующий день, нате вам, его уже не было – его увез сибирский пехотный полк…

– Кто знает, где он теперь… – в раздумье произнес он. – Может быть, отступает из Галиции вместе с сибиряками.

С другого конца стола на нас сверкали узкие глаза капитана атаманских казаков.

– Приходилось ли вам видеть казацкую саблю с рукояткой без эфеса? – спросил он, показывая нам свою. – Это страшное оружие в их руках. Они рубят наискось – жик! Она разрубает человека пополам. Великолепно! И они любят убивать. Когда им сдаются в плен, они постоянно просят своих офицеров: «Дайте их нам порубить. Стыдно нам возиться с таким бабьем!»

Мы пробовали объяснить цель нашего приезда, но капитан каждый раз перебивал нас с возбужденной улыбкой:

– Вы побываете везде, где захотите, друзья. Завтра мы все это устроим. А теперь ешьте и пейте, ешьте и пейте…

Александра Александровна шутя кричала нам из-за клубов дыма:

– Это невежливо, прийти в гости к друзьям и говорить о том, чтобы уйти!

– Très jolie! – мычал Тарас Бульба. – Вы не уйдете отсюда, пока не научите меня говорить по-французски, по-немецки, по-испански, по-итальянски и по-китайски. У меня страсть к языкам…

Был уже час ночи. Мы валились с ног.