покатать, вкусовые рецепторы побаловать. Вы не думайте, Сашенька, я врачебные назначения исполняю строго. Если запретите совсем, то и не буду.

– Если чуть-чуть, то можно, – позволила Белокопытова.

В их гостиной она смотрелась так уместно, как будто провела тут всю жизнь. Уже стемнело, поэтому Павел зажег свет – хрустальную люстру под потолком. Блики, отраженные в сотнях стеклянных граней, танцевали на темных волосах Саши, отбрасывали тени на тонкое, очень красивое лицо. И Анна вдруг мимолетно расстроилась от того, что ее сын давно и прочно женат. Эта женщина очень бы ему подошла. Гораздо больше, чем простоватая и не такая утонченная Ольга. Она подумала об этом и тут же испугалась своих предательских по отношению к невестке мыслей.

– А кем вы работаете? – спрашивала между тем Ольгу гостья. – Анна Валентиновна говорила, что Павел – программист и бизнесмен, а про вас, Оля, я не знаю.

– А это потому, что про меня и сказать-то нечего, – довольно резко ответила Ольга. – Я не работаю и никогда не работала. Сначала дети были маленькие, а потом везде, где мне было бы интересно, требовался опыт, которого не имелось, а туда, где меня готовы были взять, я идти не хотела. Образование у меня библиотечное, я институт культуры окончила, а так жена при успешном муже.

– А дети ваши уже взрослые, да? Моей дочери скоро тридцать. – Саша улыбалась чуть растерянно, потому что не знала, куда уводить этот разговор, ставший вдруг неловким. – По моим стопам не пошла, выучилась на юриста, окончила аспирантуру, работает в юридической компании и никак не хочет делать меня бабушкой.

– Нашим детям двадцать шесть и двадцать четыре, – вступил в разговор Павел, видимо пришедший на выручку своей жене. – Младшая дочка работает в моей фирме, такие красивые коды пишет, что я даже завидую. Дает фору папке и точно не пропадет. Живет отдельно, мы ей на окончание института квартиру подарили, так что осваивает взрослую жизнь. А сын у нас давно самостоятельный. Он моряк. Ходит на судах дальнего плавания. С детства о море мечтал, уж даже и не знаю, откуда это у него.

– У меня в юности был друг. – Саша снова улыбнулась и оживилась. – Точнее, мы в школе дружили втроем, он, я и мой будущий муж. И нас всех троих звали Сашами, представляете? Так вот он мечтал стать моряком, после восьмого класса поехал в Калининград, поступил там в мореходку и исполнил свою мечту. И тоже никто не мог понять, откуда у мальчика из северной глубинки, выросшего в неблагополучной семье, в голове ветер странствий и такая целеустремленность, что он смог сам всего добиться.

– Я поначалу переживала, – видимо, тема была для Ольги безопасной, поэтому она снова втянулась в разговор, – страшно все-таки, морская пучина, штормы. А потом привыкла. Если у твоего ребенка есть мечта, от которой глаза горят, значит, ты просто должен ему помочь. Мы с Пашей так решили.

– И правильно, – поддержала Саша. – Моему другу детства, о котором я сейчас рассказала, тоже помогли. Правда, не родители. Отца у него не было, а мать оказалась совсем никудышная. Когда Сашке исполнилось двенадцать лет, она его фактически из дома выгнала. И я ужасно горжусь, что именно мне принадлежала идея, как ему помочь.

– И как же? – Ольге было действительно интересно, и Анна вдруг растрогалась от того, что у ее невестки очень мягкая душа и нежное сердце.

– Разумеется, я сначала хотела уговорить родителей, чтобы мы забрали Сашку к себе жить, но если бы они отказали, с этим нужно было бы как-то жить дальше. Нет, конечно, если бы ситуация была совсем безвыходная, то я бы настояла на своем, но для начала мы с Саней притащили его к нашей классной руководительнице. У нас была совершенно волшебная классная, преподавательница немецкого языка. Мы между собой звали ее «шпрехалкой». – Сашины глаза горели от воспоминаний, которые явно были ей приятны. – Она была одинокая, жила одна, поэтому я надеялась на то, что Сашка сможет у нее перекантоваться хотя бы несколько дней. Но Надежда Андреевна не подвела.

Анна вздрогнула. Какой-то жуткий внутренний холод разливался по венам, словно ей вводили на место крови внутривенный раствор для крионирования, то есть замораживания. Она в каком-то детективе недавно читала о чем-то подобном[4]. Качающиеся над головой хрустальные подвески люстры сейчас тоже напоминали брусочки льда. Холодно, господи, как же холодно.

– Она просто забрала Сашку к себе жить. – Голос Александры Белокопытовой доносился будто сквозь толщу снега. Как будто Анна лежала в сугробе, а Сашенька стояла над ним. – Три с половиной года тащила его на себе на свою учительскую зарплату. Нет, она, разумеется, не бедствовала. По тому, как Надежда Андреевна жила, было видно, что нужда ей не грозит. И все равно это было сродни подвигу.

– Надежда Андреевна? – спросила Анна из-под толщи снега.

Он забивал ноздри, рот, забивался в горло, мешая дышать. Оттого и голос ее был совсем чужой, каркающий, не слушающийся из-за замороженных связок. Павел, Оля и гостья недоуменно посмотрели на нее.

– Это нашу классную руководительницу так звали. Строгалева Надежда Андреевна. Это она моего друга Сашку взяла к себе жить, и благодаря ей он и смог стать моряком. Сама не знаю, зачем я вам это рассказываю.

Набившегося в легкие снега стало так много, что воздуху просто некуда стало проходить. Анна пыталась сделать вдох и не могла. Открыв рот, она судорожно пыталась дышать, но ничего не выходило. «Тащила на учительскую зарплату»… «Не бедствовала»… «Видно, что нужда не грозит»… А что, если он ошибался? Отец. Ее настоящий, точнее, биологический, мог же отец ошибаться, а она, Анна, об этом даже не подумала. Хотя в главном он же не ошибся. И этот мальчик, который вырос и стал моряком, получается, искупление?

Мозг, к которому не поступал кислород, отказывался думать дальше. Перед тем как погрузиться в темноту беспамятства, Анна успела отметить испуганные лица сына и невестки и приближающееся решительное и деловитое лицо Сашеньки, доктора Александры Дмитриевны Белокопытовой, а потом потеряла сознание и упала со стула.

Когда она пришла в чувство, то обнаружила себя лежащей в гостиной на удобном кожаном диване. Подушки, удобной и красивой, под цвет штор, под головой не было. Все диванные подушки оказались подложены ей под икры, и лежать с ногами выше головы было приятно и неожиданно комфортно. Сфокусировав зрение, все еще немного расплывающееся от приступа дурноты, Анна увидела сидящую на краю дивана доктора Белокопытову, держащую ее за руку и считающую пульс.

Неподалеку, поддерживая друг друга, стояли Павел и Оля. В комнате сильно пахло нашатырем. Саша поднесла к носу Анны ватку, и та дернулась от резкого запаха, защекотавшего ноздри, закашлялась, попыталась сесть, но снова опустилась на диван, подчиняясь мягкой, но твердой руке Саши.

– Ну вот, очнулась. Только вставать не надо. Анна Валентиновна, как вы себя чувствуете?

– Может, все-таки «Скорую» вызвать? – Голос у сына был встревоженный, и Анне тут же стало неудобно, что она причиняет своим близким неприятности.

– Не надо пока «Скорую», – ответила Саша.

– Но, может, это инфаркт, надо кардиограмму снять.

– Пульс хороший, наполненный, ровный, такого при инфаркте не бывает. – Саша говорила плавно, словно нараспев, видимо пытаясь профессионально успокоить и больную, и напуганных родственников. Да, врачом она была хорошим, опытным. – Анна Валентиновна, вы меня слышите? Говорить можете?

– Слышу и могу. – Анна вздохнула. Дышалось легко, снег в груди куда-то подевался, наверное, растаял. – Вы простите, сама не знаю, что это со мной.

– Я померила вам давление, оно нормальное, не повышенное. Легкая тахикардия есть, но ничего угрожающего я не вижу. Просто обморок.

– Но из-за чего? – Павел все еще волновался. – У мамы никогда в жизни не было обмороков.

– Возможно, из-за вина. – Саша вздохнула. – Я, конечно, никогда не видела подобной реакции на пару глотков, но Анна Валентиновна сейчас проходит курс восстанавливающей терапии, если у нее индивидуальная непереносимость алкоголя, то вполне могла проявиться такая реакция. Она более характерна для сильного стресса, но никакой ситуации, связанной с эмоциональной нагрузкой, вроде не было.

Ситуация была, да еще какая, вот только знать про это Павлу и Оле было вовсе не обязательно. А Саше? На этот вопрос у Анны не было ответа.

– Все прошло, – сказала она и все-таки села, спустив ноги с дивана. – Сама не знаю, как это я. Вы простите меня, пожалуйста, мне так неловко, что я вас напугала.

– Да уж, мама, испугались мы знатно. – Сын подошел и помог ей подняться. – Хорошо, что Саша оказалась здесь. Благодаря ее навыкам, а также полезной привычке носить с собой нашатырь и тонометр, все быстро закончилось. Я хотел «Скорую» вызвать, но наша гостья не дала. Сказала, что сначала надо понять, что произошло. Как хорошо, что все обошлось. Мама, может, ты все-таки ляжешь?

Больше