Изучение (Басси, 1992) оценки правды и лжи детьми в Австралии показало, что около 70 % детей дошкольного возраста хорошо отличали правдивые утверждения от обмана. С возрастом этот процент увеличивался, и к 11 годам фактически все дети безошибочно опознавали правду. Однако Басси выяснил, что маленькие дети (в возрасте 4–5 лет) скорее старались избегать обмана, чем стремились говорить правду, особенно когда за правду они ожидали наказания. Таким образом, у маленьких детей мотивацией скорее является страх, а не усвоенная положительная оценка правды. Дети постарше (в возрасте 8–11 лет) могут гордиться честностью. Басси предположил, что успешная социализация определяется переходом от внешних форм контроля к внутреннему самоконтролю и что это происходит в ранний латентный период.

Эрвинг Гоффман (1959) в своей книге The Presentation of Self in Everyday Life, которая сегодня считается классической работой по социальной психологии, использовал метафору театра для описания попыток человека представить себя миру. До известной степени весь мир — это сцена, на которой мы презентуем себя так, чтобы у зрителей сложилось именно то впечатление о нас, которое мы хотим. Часто эти представления определяются социальными нормами (правилами).

Иногда мы играем предписанные нам роли, в остальных случаях предпринимаем попытку обмануть. Агент по продажам будет оставаться вежливым и любезным даже после того, как потенциальный покупатель, на которого он потратил большое количество времени, так и не совершил покупку; врач будет сохранять уверенность в себе, даже когда у него появляются сомнения насчет болезни пациента, а покупатель, который на самом деле жаждет приобрести автомобиль, может притворяться равнодушным в надежде добиться таким образом более выгодной цены. Хотя степень мастерства может быть разной, к взрослым годам практически все развивают навыки, допускающие расхождения между подлинными внутренними мыслями и чувствами и теми, которые мы демонстрируем публично.

Доктор Каролин Саарни из Сономского государственного университета, штат Калифорния, стала ведущим исследователем в области того, когда и как дети учатся контролировать и скрывать свои эмоции (Саарни, 1979b, 1982; Саарни и фон Салиш, 1993). Она выясняла, что к 6 годам у детей складывается некоторое представление о том, какие эмоциональные проявления допустимы, и с возрастом понимание этого растет. Дети осознают, что прямое и открытое выражение эмоций сделает их уязвимей, приведет к утрате уверенности в себе, нарушит нормы приличия или заденет чувства других людей.

Саарни (1984) изучала эмоциональное притворство, давая детям разных возрастов игрушки, не подходящие для их возрастной группы, и внимательно наблюдая за их реакцией. Социально принятой реакцией на подарок является радость, истинные чувства при этом неважны. Дети в возрасте шести лет, особенно мальчики, открыто демонстрировали смятение, получив игрушку, предназначенную для младенцев. К 10–11 годам большинство детей, особенно девочек, положительно реагировали на подарок, хотя на самом деле были расстроены.

Успешный обман во многом зависит от адекватности и честности невербального поведения. Есть все основания полагать, что социальные навыки, касающиеся эмоционального притворства (игра определенной социальной роли в соответствующее время) развивает навыки обмана (Саарни, 1982).

Несмотря на то что нейропсихологические различия (см. главу 3) у людей могут влиять на их склонность к тому, чтобы говорить правду, не приходится сомневаться в том, что родительский и культурный факторы также определяют уровень детской лжи (Смит, 1968). Например, как родители реагировали на первую ложь ребенка? Подвергался ли он за это суровому наказанию? Или на обман не обращали внимания? А может, он получил положительную оценку? Поощрялись ли безоговорочно все детские фантазии или сурово пресекались, или родители помогали ребенку понять разницу между реальностью и вымыслом?

В результате большого количества исследований установлено, что главная причина детского обмана — попытка избежать неприятных последствий. Так Стоутамер-Лоэбер (1986) считал, что у очень строгих родителей дети извлекают бо́льшую выгоду из обмана и в результате могут установить модель лжи. Дети, получившие высокие баллы в тесте на макиавеллизм, рассматривали окружающих как потенциальных жертв обмана, были непослушными и старались манипулировать людьми. А крайняя степень макиавеллизма была связана с неприятием или разочарованием в родителях как в образцах надлежащего поведения (Тухи, 1973). Напротив, родители, которые посчитали, что правда и ложь должны объясняться детям, могли более полезно проводить с ними время и положительно повлиять на их поведение.

Сиссела Бок (1978b) предостерегала родителей от чрезмерной защиты детей от суровой правды. Она считала, что из родительской лжи ребенок усваивает, что взрослые изменяют правду, когда им это выгодно. С другой стороны, она говорит, что строгие родители, которые исключают всякий вымысел и сказки из жизни своих детей, подавляют воображение как у своих детей, так и у самих себя.

Не менее важно в реакции родителей и окружающих на детскую ложь и вымысел то, насколько обман ребенка был разоблачен в чужих глазах. Были ли данные ребенку обещания немедленно нарушены? Часто ли родители обманывают ребенка? Например, говорят ли ему, что берут его с собой в кино, а на самом деле приводят к стоматологу? Много ли в доме секретов? Под запретом ли определенные темы, касающиеся прошлой жизни родителей? Присутствует ли лицемерие в их религиозных привычках и исполнении законов? Такие персонажи, как Санта-Клаус, преподносятся как миф или как реальность? Список бесконечен, и ни одну семью нельзя назвать до конца честной, но мы можем рассмотреть различия между разными семьями.

Одна женщина (см. главу 6), которая во взрослой жизни привыкла обманывать, еще подростком усвоила, что у ее отца (убежденного протестанта, яростного противника беспорядочных половых связей и разводов) имелась любовница, а у матери это был уже не первый брак. Кроме того, миф о Санта-Клаусе (интересный парадокс, если принять во внимание религиозные убеждения отца) искусно поддерживался все ее детство. Этот обман родителей был виртуозным: вечером они оставляли молоко и печенье для Санта-Клауса, а рождественским утром на их месте оказывались пустой стакан и крошки. В шесть лет девочка узнала от одноклассника, что Санта-Клауса не существует. Женщина до сих пор вспоминает о разводе своей матери и о мифичности Санта-Клауса как о двух самых болезненных моментах своего детства.

Хили и Хили (1915) описали два клинических случая: пациенты считали, что их патологическая ложь передалась им от их домочадцев. В первом случае заметные улучшения у пациента связали с его выходом из атмосферы лжи и обмана. Во втором пациенткой была девочка-подросток, чьего отца мать называла неисправимым лгуном. Однажды девочка пропустила процедуру. Позже мать поинтересовалась у лечащего врача, была ли дочь на приеме, и, когда ей ответили, что нет, пожала плечами: «Я не сомневалась — я нашла в ее кошельке процедурный талон. Как мне теперь поступить? Как дать ей понять, что я знаю про талон?» Терапевт посоветовал честно признаться во всем дочери. Мать возразила: «Я никогда так не делала!»