Бах!

Телефон вылетел из руки Томми, с шумом упал на пол и поехал по полу кухни. Две здоровенные руки подняли Томми за шиворот.

Начальник полиции!

– Думаю, теперь твой отец будет доволен! – прошипел он.

Уна побежала назад, к вращающейся двери, но полицейский оказался быстрее. Держа Томми за шиворот, он загнал Уну в угол:

– Ах вы поганцы!

Я дрожал и стучал зубами. Я так испугался, что чуть не описался. Внезапно я вспомнил, где слышал голос начальника полиции. Он был одним из тех, кто разговаривал в банкетном зале той ночью, когда мы с Уной жарили яичницу. Другим был отец Томми.

Начальник полиции поднял Томми ещё выше. У меня по щекам покатились слёзы. Я вытер глаза. Всё кончилось, даже не успев начаться.

Томми пытался высвободиться, но против начальника полиции шансов у него не было. Я чувствовал себя совершенно беспомощным и мечтал провалиться сквозь землю. Никакого разоблачения не будет. Всё замнут. Начальник полиции отвезёт меня домой и скажет, что я снова сбежал ночью из дома, что меня подозревают в краже картин, может быть, даже обыщет мою комнату, чтобы усилить впечатление. Меня посадят под домашний арест, потому что без доказательств в нашу дикую историю никто не поверит. Все в городе уважают начальника полиции и директора отеля, и никто не станет слушать бред трёх подростков.

В этот момент я услышал странный тонкий звук. Что это такое? Я навострил уши.

Начальник полиции тоже это услышал. Он завертел головой.

Тихий свист?

Начальник полиции загнал нас с Томми и Уной в угол. Я видел, что Томми тоже напуган: он побледнел и дрожал.

– Ждите здесь, – приказал начальник полиции. – Если пикнете, я вам шеи сверну.

Он медленно пошёл по кухне. Свист стал слышен отчётливее. В нём было что-то знакомое.

В зелёном свете таблички пожарного выхода я видел открытую дверь в холодильник, где Уна брала яйца, когда мы с ней ели посреди ночи. Интересно, эта дверь была открыта, когда мы вошли в кухню?

Свист сделался громче. Начальник полиции подкрался к холодильнику и заглянул внутрь.

– Какого… – Он зашёл в холодильник.

В тот же миг Али проскользнул между его ног, а Лина выскочила из своего укрытия под кухонным столом и захлопнула дверь. Замок защёлкнулся.

Сердце моё бешено колотилось. Неужели всё это правда?

Начальник полиции бился в дверь, но открыть её не мог. Он попал в ловушку!

– Выпустите меня! – Его голос приглушала разделяющая нас дверь. – Ну-ка выпустите меня, мерзкие поганцы!

Я уставился на Лину и Али. И опять не знал, что сказать. Мне просто хотелось кричать от восторга.

– Кажется, вам не помещает помощь? – скромно улыбнулся Али.

Как же мне не хватало моих друзей! Я хотел обнять их, но у нас не было времени.

Мы услышали голоса в банкетном зале. Быстрые шаги. Начальник полиции стучал в дверь холодильника. Томми поднял свой телефон. Экран треснул наискосок.

Он нажал на кнопку записи:

– Всё работает! Бежим!

Разоблачение

Уна ворвалась в дверь, ведущую в подвал. Мы мчались за ней, все вчетвером.

Мы бежали по узким подвальным коридорам, слыша шаги на лестнице у нас за спиной. Яркие лучи света пронзали темноту.

– Это полиция! – прокричал кто-то. – Остановитесь и выйдите на свет!

Но мы не останавливались. Мы побежали ещё быстрее. Уна стрелой неслась сквозь мрак. Телефон освещал её спину. Её силуэт мелькал на экране мобильного. Впереди показалась дверь в комнату хомяков. Белый луч света скользнул по каменным стенам. Уна, Томми, Лина, Али и я бежали изо всех сил. Нам было всё равно, что скажет полиция. Сейчас мы разберёмся с этой ситуацией.

– Стоять! – раздался крик позади нас. – Ради вашего же блага! Стоять!

Мы добежали до нужной двери, Уна рывком распахнула её и быстро ударила по выключателю. Томми шёл за ней с мобильным в руках. Мужчины на койках щурились и ворочались. Они были в явном замешательстве. Я нашёл отца Уны. На нём была та же майка с красными пятнами на груди.

Он тёр глаза. Казалось, он не верит в то, что видит.

В дверь ворвались полицейские.

Мы встали в круг посреди комнаты. Томми повернул камеру в сторону полицейских. Их большие фонари ослепили нас. Полицейские изумлённо разглядывали двухэтажные кровати, мусор на полу, разбросанные повсюду бутылки и пакеты. Мужчины проснулись.

– Вот правда о «Дворце», – Томми отвёл камеру от полицейских.

С коек в камеру смотрели сонные глаза. Воздух был спёртым и тяжёлым, как и в прошлый раз, когда я сюда приходил.

Я посмотрел на Лину и Али. Они в ужасе оглядывались по сторонам.

– Люди, которых вы видите, рабы моего отца. – Томми снимал на камеру койки. – Всю зарплату они тратят на оплату проживания в этом вонючем подвале. Питаются полусгнившими объедками. – Камера повернулась к Уне. – Это Уна. Ей двенадцать лет. Она тоже здесь в плену. Ей не разрешают иметь друзей и ходить в школу.

Полицейские перешёптывались. Я больше их не боялся. Судя по всему, они были в растерянности и понятия не имели, что им делать, поскольку не верили собственным глазам, в точности как я во время первого прихода сюда.

Томми направил камеру на полицейских.

– Начальник полиции участвует в этом. Он пытался остановить нас, – Томми кивнул в сторону Лины и Али. – Но ребята заманили его в холодильник. Больше полиция не сможет закрывать глаза на всё это. Теперь все всё узнают! – Томми повернул телефон в нашу сторону. Я потянул Уну за руку, чтобы она встала между мной и Линой.

Она улыбнулась горькой и немного странной улыбкой и подняла вверх большой палец.

Посыпались звонки уведомлений. Наверняка они от тех, кто смотрел наш репортаж. Мы сделали это!

Всё возможно

Мама подала обед. Папа оторвался от упаковки вещей и сел в угол дивана. Мне никогда не разрешалось есть в гостиной, но сегодня можно. По телевизору показывали «Дворец» с воздуха. Башни. Сад со статуями. Аллею, ведущую к пристани. Папа с гордостью сжал мою руку. Мы увидели толпу народа на парковке. Один журналист говорил в микрофон. Этот телерепортаж снимали сегодня утром. Небо сияло голубизной. Мужчины выходили из подвала «Дворца», укутанные в шерстяные одеяла. А вон Уна, она ведёт своего папу. Интересно, как она? Я беспокоился за неё, не знал, как на всё случившееся отреагирует её отец. Но я не успел разглядеть выражение его лица, они уже пропали с экрана.

Журналистка смотрела