— за те годы, что работал над тройным — научился падать практически виртуозно. И лучше было согласиться, чем чересчур его нервировать.

Сам Томми начинал уже уставать. Номера полетов были короткими, репетиции могли затянуться, но не под таким давлением. Марио забрался на мостик и подал знак к первому тройному. Повиснув вниз головой, Томми принялся раскачиваться. Вокруг стояла абсолютная тишина. Марио сошел с трапеции, перевернулся раз, второй, третий… Не успев толком осознать, Томми уже чувствовал, что трюк не удался.

На момент ему показалось, будто Марио не попадет в сетку и ударится о тросы, но в последние доли секунды тот умудрился свернуться в более тесный клубок и скатиться к центру.

Томми надеялся, что оператор все заснял, и этого хватит. Собственное дыхание немного срывалось. Сколько бы времени ни прошло, Томми никогда не мог спокойно относиться к промахам Марио на тройном.

Стелла стояла на мостике, закрыв глаза руками. Черт возьми, ее все еще беспокоит свет?

Стелла, такая покорная, привыкшая подчиняться, могла и умолчать, когда что-то шло не так. Может, стоит потребовать передышку? Но и поскорее разобраться с делом тоже хотелось. Томми снова начал раскачиваться — ровно и выверено. Он знал, что Марио уже отпустил перекладину и, трижды кувыркнувшись, направляется к нему. Их руки встретились, плечи на момент дернуло почти невыносимой тяжестью, потом движение трапеции забрало большую часть веса.

Он смутно видел лицо Марио — смазано, несфокусировано. Боковым зрением он заметил тонкую полоску приближающейся трапеции и понял, что что-то отчаянно неправильно… Перекладина ударила Марио в переносицу, и он камнем полетел вниз. Однако в последний момент — скорее инстинктивно, чем сознательно — дернулся, сумел перевернуться на спину, упал в сетку и остался лежать с окровавленным лицом.

— Не останавливайтесь! — завопил Мейсон. — Снимайте! Все снимайте!

«Вампиры!», — яростно подумал Томми.

Марио не шевелился, и Томми с колотящимся сердцем прыгнул вниз. Стелла неправильно подала трапецию. С ней никогда такого не случалось! К сетке спешил Джим Фортунати. Он выглядел перепуганным.

— Мэтт! Томми, что с ним?

— Оглушен, — отозвался Томми. — Принесите нашатырь.

Он достал из-за пояса платок, прижал к носу Марио, и подтянул неподвижное тело повыше, чтобы кровь не затекала в горло. Краем глаза он видел, что одна из камер продолжает съемку. Ему протянули стеклянную ампулу.

— Раздавите у него под носом.

Ампула хрустнула, пропитывая воздух острым запахом. Томми смутно вспомнил, как сам лежал на полу тренировочного зала после обморока. Марио завозился и отпихнул его руку. Перед серебряно-белого костюма был весь в алых кляксах.

— Я в порядке. Что случилось?

— Ты ударился лицом о перекладину. Стелла неправильно подала трапецию.

— Да, бедняжка жаловалась, что не видит, что делает…

Марио машинально утер кровь.

— Откинь голову, — Томми вытащил у Марио из-за пояса платок и прибавил его к своему собственному.

Подбежал Мейсон.

— Как вы, мистер Сантелли? Вызвать врача?

— Все нормально. Просто принесите льда.

— Схожу к автомату, — сказал Фортунати, и через несколько минут к сетке принесли ведерко льда и несколько полотенец.

Марио прижал компресс к лицу и держал, пока кровотечение не уменьшилось до редких капель.

— Мне бы мокрое полотенце, вытереться.

— Ты точно в порядке?

Когда Марио снова заверил, что все нормально, Мейсон сказал:

— Прекрасно, тогда я хочу, чтобы вы попробовали еще раз. Поднимитесь наверх прямо так, не вытираясь, и сделайте… да что хотите. Просто чтобы мы сняли вас таким, с кровью на лице и костюме.

— Мэтт, ты не обязан соглашаться, — бесцветно сказал Джим Фортунати. — Если он хочет такие кадры, снимем завтра, с искусственной кровью. На что нам, в конце концов, гримеры?

Но Марио выпрямился. Глаза его сверкали, на лице заиграла прежняя дьявольская улыбка.

— Ну нет, он получит свои кадры!

— Мэтт, у тебя опять кровь пойдет! — заспорил Томми.

— Прекрати квохтать, Том. Я давно тебя просил.

Поднявшись на ноги, он бодро пошагал по сетке к лестнице. Томми, все еще не веря в происходящее, сидел неподвижно, но, когда убедился, что Марио всерьез вознамерился что-то делать, недовольно покачал головой и снова забрался в ловиторку. Марио лез по лестнице с былым изяществом, и каждое движение было исполнено такой красоты, что Томми только диву давался. Он уже понял, что на Марио обрушилось одно из его внезапных маниакальных эйфорических настроений. Проклятье, в такие моменты он делает свои лучшие трюки. Но почему именно сейчас?

Оказавшись на мостике, Марио поднял три пальца — сигнал к тройному. Он свихнулся. Перекладина из него последние мозги вышибла? Или он так оглушен, что не понимает, что творит?

Томми сердито потряс головой, но Марио повторил сигнал и, не давая ему времени отказаться, схватил перекладину и сорвался в гигантский кач. Томми тоже начал раскачиваться. Поздно протестовать. Но неудача будет убийством. Мне надо поймать его. Обязательно. В таком состоянии он не знает, что делает.

Марио достиг пика дуги и отпустил трапецию. В голове Томми промелькнуло:

«Джим Фортунати как-то высчитал, что, когда гимнаст сходит с трапеции, он летит со скоростью шестьдесят миль в час, милю в минуту…»

Кровь снова заливала Марио лицо. И когда их руки сцепились, несколько капель брызнули и на Томми, но Марио держался надежно, залихватски улыбался и ни на что не обращал внимания.

— Ты… — процедил Томми, — совсем без мозгов.

Впрочем, улыбка Марио невольно отражалась и на его лице. Это был прежний Марио. Лет десять назад он вполне был способен выкинуть такую штуку.

— Отпусти меня, Везунчик, — сказал Марио. — Пойду в сетку, у Стеллы снова плохо с глазами. Думаю, даже Мейсон согласится, что на сегодня с нас хватит.

К тому времени, как они спустились, глаза Стеллы покраснели, веки распухли, и по щекам катились слезы.