слишком восторженный характер. Слово «гениальная» заменить словом «талантливая». (…)

Председатель…голосуется всем залом резолюция, где выкидывается слово «гениальная» и заменяется словом «талантливая».

Маяковский. Не надо «талантливая», — выкиньте долой. Пишите просто «пьеса». [1. 152]

Под конец чтения один из работников Моссовета, сидевший в зале среди публики почему-то со скрипкой в руках, заиграл «Интернационал», и замёрзший театр (а в зрительном зале было очень холодно) запел хором, «без всякого праздника».

Вдобавок ко всему 1 мая 1921 года зрителям на премьерном показе второй редакции «Мистерии» в Театре РСФСР Первом, поставленной В. Мейерхольдом и В. Бебутовым, было предложено заполнить специальные анкеты. Большинство зрителей-рабочих дали ей положительную оценку. Результаты анкетирования подтвердили её «своевременность, нужность и революционность»: некоторые не совсем понимали форму спектакля, но в его политической актуальности никто не сомневался. [1. 84]

Кроме того, Ритой Райт-Ковалёвой и писателем Рейнбахом «Мистерия» была специально переведена на немецкий язык и с огромным успехом представлена в Первом Московском цирке (бывший цирк Альберта Саламонского на Цветном бульваре) для делегатов III конгресса Коминтерна. Всего прошло более 100 представлений.

Постановщик спектакля Алексей Михайлович Грановский (Абрам Азарх) — создатель и художественный руководитель Государственного Еврейского театра (ГОСЕТ) — задействовал в спектакле около 350 актёров; те из них, кто играл заглавные роли, владели немецким языком. Успех у феерического шоу был просто оглушительный. По словам Соломона Михоэлса, присутствовавший на премьере К. С. Станиславский был в полном восторге и воодушевлении от революционной постановки.

20 сентября 1920 года на заседании Коллегии Полит-просветсектора Наркомпроса, обсуждавшей доклад В. Э. Мейерхольда об агитационно-революционных задачах театра и вопрос о репертуаре для празднования дня Октябрьской революции, А. В. Луначарский назвал «Мистерию» «первым коммунистическим спектаклем… серьёзным явлением в области нового, нарождающегося театра». [1. 253]

Также, судя по анонсам в «Правде» и «Известиях» от 22 января 1921 года (№ 14), Маяковский читал «Мистерию-буфф» в Рогожско-Симоновском районе, в театре «Вулкан». Борис Малкин вспоминал об этой встрече: «У меня до сих пор остался в памяти тот необычайно тёплый и дружеский приём, который оказала рабочая аудитория своему поэту и который являлся живым опровержением лживых толков о „непонятности“ Маяковского» («Из встреч с В. В. Маяковским», газ. «Вечерняя Москва», 1936, № 86, 14 апреля).

Ответная реакция ГИЗ была соответствующей, но куда как менее аргументированной: мол, положительные статьи в газетах писала интеллигенция, «а анкеты заполняют советские барышни», издательство же интересует только мнение рабочих. [1.134]

Дисциплинарный товарищеский суд принял решение немедленно заплатить гонорар Маяковскому, а также признал виновность членов коллегии Госиздата Д. Вейса, И. Скворцова-Степанова и Н. Л. Мещерякова. Вейс и Скворцов-Степанов были лишены права быть членами профсоюза в течение шести месяцев, с объявлением выговора в печати. Начальник политотдела ГИЗ Н. Л. Мещеряков, отвечавший за предварительную цензуру, был временно откомандирован ЦК РКП(б) в Красную Армию, поэтому на суде не присутствовал по уважительной причине. Решение государственным издательством было обжаловано в том же суде.

8 сентября состоялось повторное заседание, которое частично пересмотрело предыдущее постановление по делу. И в этот раз товарищ Скворцов-Степанов был оправдан, а товарищу Вейсу была поставлена на вид недопустимость небрежного отношения к своим обязанностям, и, что для них было важно, членами профсоюза они остались. Только после этого поэту был выплачен причитающийся ему гонорар в натуральной форме, он «свёз домой муку, крупу и сахар — эквивалент строк».

Однако такое решение, несмотря на весь сопровождавший его официоз и шумиху, как выяснилось, формально не имело юридической силы. На это обстоятельство обращает внимание товарищей председатель Совнаркома В. И. Ленин, который был крайне раздражён тем, что дисциплинарный суд подменяет собой гражданское судопроизводство. Бывший помощник присяжного поверенного (кстати, довольно успешный[208]) был, конечно же, прав, но лишь отчасти. Если принять во внимание, что к компетенции дисциплинарного суда относились трудовые споры с работодателем, в том числе по вопросам невыплаты заработной платы, то право рассматривать дело у него всё-таки было — Совнарком приравнял авторский гонорар к заработку. Однако такая позиция вождя позволила врагам Маяковского начать на него очередную информационную атаку.

Заведующий Агитационно-пропагандистским отделом ЦК ВКП(б) Л. Л. Сосновский опубликовал в газете «Правда» небольшую заметку (фельетон) «Довольно „маяковщины“»: «Трудно было поверить собственным, глазам, когда читал хроникерскую заметку об этом происшествии.

На скамье подсудимых сидели коммунисты из Госиздата, в том числе старейший наш тов. И. И. Скворцов-Степанов. В позе обвинителя красовался футурист Маяковский.

Маяковский обвинял Скворцова в том, что он отказался уплатить гонорар в Госиздате за какую-то футуристическую чепуху, напечатанную в театральном журнале. А судьи (есть ещё судьи в Берлине) приговорили Степанова к лишению права быть членом союза на 6 месяцев.

Итак, старый, испытанный революционер не может быть членом пролетарского союза, а футурист Маяковский может. Он всё может.

Я думаю, что этот эпизод должен явиться последней каплей. Мы добродушные и терпеливые ребята. Но ворота дёгтем себе мазать не позволим…» (Довольно «маяковщины». Правда. 1921 г, 8 сентября).

Газетный номер, где эта заметка была опубликована, выходит в день рассмотрения судом апелляции. Видный партиец совершенно очевидно пытался через центральную партийную прессу давить на суд, но решение, при всех его очевидных противоречиях, было принято в пользу истца.

А вызовут в суд, —

убежденно гудя,

скажу:

— Товарищ судья!

Как знамя,

башку

держу высоко,

ни дух не дрожит,

ни коленки,

хоть я и слыхал

про суровый

закон

от самого

от Крыленки (…)

Я сел,

разбивши

доводы глиняные.

И вот

объявляется при́говор,

так сказать,

от самого Калинина,

от самого

товарища Рыкова.

Судьёй,

расцветшим розой в саду,

объявлено

тоном парадным:

— Маяковского

по суду

считать

безусловно оправданным!

(Маяковский В. В. Моя речь на воображаемом процессе)

К сожалению, конфликт партийного чиновника с литературными новаторами на этом не закончился. Борьба была продолжена, и в третьем номере журнала «ЛЕФ» за 1923 год было опубликовано письмо Льву Сосновскому от имени Лили Брик:

«„Правда“ в № 113 отметила появление Лефа разносным фельетоном Сосновского. Мы ждали не этого.

Мы полагали, что имеем право если не на доброжелательную, то всё же серьёзную оценку. У нас имеются на это достаточные основания. Если редакция „Правды“ сочла возможным отделаться от нас легковесным фельетоном, тем хуже, — не для нас, нас от этого не убудет, — а для пролетарского культстроительства, которое, значит, всё ещё ведается лихими журналистами, с одинаковым рвением пишущими и о галоше, и о лампочке, и об ананасах, и о курах, и о Лефе, забывая, что такая чрезмерная универсальность непременно идет в ущерб знанию дела.