высказался «против основных тенденций учения Карла Шмитта и его эпигонов, ставящих под сомнение государственное право в целом». «Перенос выборов на более поздний срок был бы несомненным нарушением конституции со всеми вытекающими отсюда последствиями правового и политического свойства. Тот, кто проследит историю внутриполитического развития с момента падения кабинета Брюнинга и даст ей компетентные оценки, должен прийти к выводу, что не может идти и речи о якобы наступившем в государстве состоянии чрезвычайного положения. В лучшем случае можно говорить о чрезвычайном положении правительственной системы, которая в результате собственных ошибок и терпимого отношения или даже поощрения чужих оплошностей во все увеличивающемся темпе докатилась до сегодняшнего тяжелого состояния».

Выход из этого стеснительного положения, как уверял далее теолог и юрист Каас, лежит не в направлении нарушения конституции, а в направлении серьезного и планомерного возврата к методам «разумного использования имеющихся в конституции возможности для достижения ответственных правительственных комбинаций». Если же забыть о юридической стороне и оценивать положение только с политической и моральной точек зрения, то и тогда следует охарактеризовать антиконституционную отсрочку новых выборов как «скатывание в ситуацию, чреватую безответственными возможностями». «Отсутствие легитимности наверху даст толчок таким незаконным действиям снизу, последствия которых невозможно предугадать. Поэтому мои политические соратники, если вопрос будет предоставлен на их рассмотрение и решение, без всякого сомнения отклонят и осудят такой путь». О таком видении ситуации Центром был извещен не только рейхсканцлер. По инициативе Брюнинга и с согласия фракции рейхстага Каас отправил копию письма рейхспрезиденту.

Две самые большие демократические партии вели себя в конце января 1933 г. таким образом, как будто наибольшая опасность республике грозила со стороны Шлейхера, а не Гитлера. Не тотальная ликвидация Веймарской конституции, а лишь нарушение одной из ее статей воспринималось ими как серьезнейшая опасность. Партия Центра уже достаточно давно заявляла, что будет рассматривать канцлерство Гитлера, если он сможет опереться на парламентское большинство и даст клятву верности конституции как демократически корректное, хотя и не единственно легитимное решение кризиса. СДПГ не примкнула к этой точке зрения. Но когда депутат рейхстага Зигфрид Ауфхойзер требовал 25 января в «Форвартс», чтобы рейхстаг «не был ограничен в своем праве заседать и действовать, выражая недовольство всего народа существующей государственной властью», он тем самым фактически агитировал в поддержку национал-социалистов, ополчившихся против Шлейхера. На деле кампания против переноса очередных выборов в рейхстаг допускала только один вывод: для социал-демократов пришедшее к власти легальным путем правительство Гитлера также представляло собой меньшее зло, чем временная диктатура Шлейхера{610}.

27 января по Берлину носились слухи о диктатуре совсем иного рода: «боевом кабинете» под руководством Франца фон Папена. «Итак, или карнавальный канцлер Гитлер или возвращение кавалериста фон Папена, чей курс вызвал в народе бурю возмущения и негодования», — по мнению «Форвартс», это были две наиболее вероятные альтернативы Шлейхеру, падение которого пресса ожидала со дня на день. Газета «Дер Дейче», орган Христианских профсоюзов, недвусмысленно заявила, что для нее является самым худшим из всех мыслимых вариантов: «Не было бы ничего губительнее, чем возвращение к проведению курса Папена». По ее мнению, главным мотивом сил, стоявших за планами возвращения Папена, являлось стремление воспрепятствовать дальнейшим разоблачениям в рамках скандала вокруг Восточной помощи. В свою очередь, окружение Гугенберга, писала газета, прилагает все усилия, чтобы заполучить рейхспрезидента на сторону приверженцев государственного переворота, что означает не менее, чем «попытку подстрекательства к государственной измене».

В действительности Гугенберг27 января поставил все переговоры о «легальном» пути выхода из кризиса на грань срыва. В ходе встречи с Гитлером он вновь ответил отказом на намерение фюрера зарезервировать пост премьер-министра Пруссии для члена НСДАП, а также отклонил еще одно требование, которому фюрер национал-социалистов также придавал большое значение, а именно — роспуск рейхстага и проведение новых выборов. Столкновение между двумя партийными лидерами было настолько бурным, что Гитлер отменил встречу с Папеном, назначенную на тот же день.

Тем не менее Гитлер мог отнести к своим достижениям, что Франц Зельдте, первый бундесфюрер «Стального шлема», тем временем встал на его сторону. Еще важнее было то, что Папен близко к сердцу воспринял заявление НСДАП, что она всеми силами будет бороться против правительства диктатуры, возглавляемого бывшим рейхсканцлером. В результате Папен вечером 27 января более четко, чем когда-либо ранее, заявил Риббентропу о своем решении поддержать Гитлера в качестве главы кабинета. «Папену становится совершенно ясно, что он теперь при любых обстоятельствах должен добиться назначения Гитлера канцлером и прекратить носиться, как раньше, с идеей, что он сам на всякий случай должен находиться под рукой у Гинденбурга, — констатировал Риббентроп. — Это понимание, сложившееся у Папена, по моему мнению, является решающим поворотным пунктом вопроса в целом. В субботу (28 января. — Г. В.) в 10 часов утра Папену назначено у Гинденбурга».

Пресса также уделила большое внимание другому событию, случившемуся 27 января: Совет старейшин, рейхстага принял решение оставить без изменений дату созыва пленума рейхстага — 31 января. При этом было совершенно ясно, что рейхстаг вынесет на этом заседании вотум недоверия правительству Шлейхера, если только оно еще к этому моменту останется у власти: коммунисты и социал-демократы подготовили соответствующие запросы, а национал-социалисты заявили о своей готовности поддержать их.

Заголовки утренних газет 28 января снова были посвящены главным образом слухам о готовящемся государственном перевороте, в большинстве из которых вновь фигурировало имя Папена. Издания немецких националистов настолько откровенно требовали нарушения конституции, что Отто Браун принял решение обратиться с публичным призывом к рейхсканцлеру. Министр-президент Пруссии, который еще в начале января сам рекомендовал Шлейхеру отсрочить при определенных обстоятельствах очередные выборы в рейхстаг, писал теперь в открытом письме канцлеру, что ссылка на чрезвычайное государственное положение юридически недопустима, а правительство рейха, как обладатель верховной власти в Пруссии, обязано преследовать открытые выступления в поддержку таких действий, квалифицировав их как подготовку государственной измены{611}.

Поздним утром 28 января, около 11.30, на заседание собралось правительство. Сначала выступил Шлейхер, который заявил, что, по его мнению, 31 января правительство может представить рейхстагу свою декларацию только в том случае, если рейхспрезидент выдаст ему, рейхсканцлеру, ордер на роспуск парламента. «Насколько я знаю положение вещей, господин рейхспрезидент не готов к этому. Предположительно господин рейхспрезидент предоставит ему, рейхсканцлеру, выступать перед рейхстагом, не имея на руках указа о роспуске последнего. Но согласно его твердому убеждению, в настоящей ситуации это будет совершенно бессмысленным актом. Имперское правительство не располагает поддержкой парламентского большинства. Таким образом, перед лицом неизбежного поражения кабинет будет заниматься бесполезной игрой на публику. Борьба с рейхстагом, которую он, рейхсканцлер, полностью готов