ЗТ, данная реклама могла быть взята из «Синего журнала», где в 1913 печаталось объявление: «Каким образом мне удалось в течение месяца увеличить свой бюст на шесть дюймов».

Чтение дореволюционного журнала — типичное занятие отвернувшихся от советской жизни твердолобых староверов и затхлых обывателей. В «Мандате» Н. Эрдмана бывший генерал читает «Русские ведомости» и «Всемирную иллюстрацию» военных лет: «Не могу без политики. Всю жизнь по утрам интересовался политикой» [д. 3, явл. 1–2]. В рассказе И. Эренбурга «В розовом домике» дочь читает папаше-генералу «Московские ведомости» (««На обеде у предводителя дворянства присутствовали…», «высочайшим рескриптом назначается…»»), скрывая от него падение монархии [в его кн.: Бубновый валет]. В «Крокодиле» описывается «Вечер непьющего обывателя»: Дома вечером Федот, / Он не склонен к пиву. / За четырнадцатый год / Он читает «Ниву» [Кр 19.1927].

Чтение старых новостей как знак застоя и праздности восходит к классике: Сужденья черпают из забытых газет / Времен очаковских и покоренья Крыма [Горе от ума]; Обломов-отец читает домашним третьегодичные газеты: «В Вене такой-то посланник вручил свои кредитивные грамоты». У Чехова семья убивает время, разглядывая «Ниву» 1878 г.: ««Памятник Леонардо да-Винчи перед галереей Виктора Эммануила в Милане»… «Хоботок обыкновенной мухи, видимый в микроскоп»» и т. п. [Накануне поста].

В рассказе А. Аверченко «Скептик» выведен персонаж, в ряде черт предвещающий Лоханкина: «Стеша был молодец 19-ти лет, всю свою пока недолгую жизнь пробродивший из угла в угол, самоуглубленный дурень, ленивый, как корова, и прожорливый, как удав [курсив мой. — Ю. Щ.; см. выше, примечание 4 о «фараоновой корове»; помимо словесного, отметим параллелизм с цитатой из Л. Андреева в синтаксисе]. С утра, восстав от сна, он умывался, напивался чаю и опять ложился на диван… Лежа на диване и перелистывая «Ниву» за 1880 г., ждал обеда» [в кн.: Аверченко, Черным по белому]. О другом возможном прототипе Лоханкина у Аверченко см. ЗТ 21//5.

«Переплет цвета морской волны с брызгами» — гоголизм: ср. у Чичикова фрак «брусничного цвета с искрой» и сукно «наваринского дыму с пламенем» [Гоголь, Мертвые души, т. 1, гл. 7 и т. 2, «заключительная глава»].

13//12

С уходом Варвары исчезла бы и материальная база, на которой покоилось благополучие достойнейшего представителя мыслящего человечества. — «Мнимый гений, живущий за счет жены» (друга, родственника и т. п.) — мотив, представленный столь разными героями как Фома Опискин и С. Т. Верховенский [Достоевский, «Село Степанчиково», «Бесы»], м-р Манталини [Диккенс, «Николас Никльби»], Экдал [Ибсен, «Дикая утка»], Серебряков [Чехов, «Дядя Ваня»], Подсекальников [Эрдман, «Самоубийца»]. Персонаж этого типа претендует на особую чувствительность, свойственную художественным натурам; требует к себе внимания; юродствует, говорит выспренним языком, становится в позу обиженного, изгнанника, нищего; угрожает покончить с собой, уйти, просить милостыню, заняться унизительной работой («…Уйду пешком, чтобы кончить жизнь у купца гувернером…», С. Т. Верховенский — «…Уйду я прочь и прокляну притом», В. А. Лоханкин); иногда и в самом деле уходит, но неизменно возвращается или приводится домой.

13//13

— Полюбуйся, Сашук! — закричала Варвара… — Сашук, Васюк (так называют друг друга герои комедии В. Катаева «Квадратура круга»), Женюк, Мишук и т. п. — именования, характерные для плебейского молодежного стиля 20-х гг.

13//14

Подлый собственник! Понимаешь, этот крепостник объявил голодовку из-за того, что я хочу от него уйти. — Передовая Варвара ругает мужа словами, отражающими феминистские веяния времени. Семья рассматривалась как устарелый, реакционный институт; ревность, попытки удержать жену у домашнего очага — как покушение на ее независимость. Более того, Наталья Тарпова в одноименном романе С. Семенова уходит от мужа, как только замечает, что тот начал ее ревновать: «В таком мужнином к себе отношении Тарпова увидела стеснение своей личности — и ушла, дав на будущее себе зарок быть осторожнее и избегать длительных связей». Установка эпохи четко выражена в письме брата героини: «Пролетариат принес женщине полное раскрепощение и освободил ее от всех буржуазных условностей» [кн. 1: 75, 85; см. также ЗТ 12//13].

13//15

Ну, подумайте, что вы делаете? На втором году пятилетки… — Апеллировать по малым поводам к великой эпохе, называемой по ее ключевым признакам, — нередкий прием в тогдашней юмористике. У женщины в коммунальной квартире украли белье, она расстраивается, соседи ее урезонивают: «Вы только подумайте, Анна Осиповна! Теперь, когда акулы мирового империализма готовятся на нас войной, можно ли тратить нервы на какие-то маленькие, личные огорчения?» [А. Архангельский, Мировой масштаб, Ог 16.10.27]. Пожилой бухгалтер, решив приволокнуться за молодой девицей, сбривает свою давно холеную бороду, а сожаления заглушает так: «Будет сентиментальничать. Ты живешь в эпоху диктатуры пролетариата, в эпоху материализма, в эпоху рационализма» [Л. Лесная, Борода главбуха, КП 01.1928]; ср. характерный пример сходной структуры фразы, но применительно к царским временам, в рассказе Н. Москвина [ЗТ 8//27].

Особенно часто сочеталось с тривиальностями порицание типа «на таком-то году» (пятилетки, революции): «Стыдно на 11-м году революции воду за собой не сливать», — говорит ответственная съемщица жильцу [Кр 41.1927]. То же у Маяковского в киносценарии «Тов. Копытко, или Долой жир»: «Что за глупые шутки… на 10-м году?.. На 10-м году… и сквозняк… На 10-м году… без вилки!.. Не могу же я на 10-м году босыми ногами по холодному полу» и др. Или у М. Зощенко: «Пора бы на 11-й год понимать» и т. п. [Закорючка; Выгодная комбинация и др.]10. В каламбурном духе: «Оркестранты возбудили ходатайство о том, чтобы убрать в оркестрах дирижеров, ибо на девятом году революции стыдно работать из-под палки» [Новости театра, музыки, кино, Пу 13.1926]. «Второй год пятилетки» — название 1930 г. в агитпропе эпохи (ср., например, разворот фотоматериалов под таким заглавием в КН 01.1930).

13//16

…Васисуалий [в сне Варвары] глодал белые шпоры на сапогах военного врача. — Едва ли у советского военврача, брата Птибурдукова, были шпоры; да и выше о нем сказано: ушел, «стуча сапогами» (а не «звеня шпорами»). Шпоры военврача, видимо, извлечены из детских воспоминаний братьев Катаевых. В мемуарной книге В. Катаева говорится о военном враче «в блестящих штиблетах с длинными носами и маленькими шпорами», снимавшем комнату у родителей автора. То же в его повести «Хуторок в степи»: «Военный врач нежно позванивал маленькими серебряными шпорами» [Разбитая жизнь, 251; Собр. соч., т. 5: 292].

13//17

Ив жизни Васисуалия Андреевича наступил период мучительных дум и моральных страданий. — Ср. ту же модель фразы: «И для Ивана Дмитрича наступили мучительные дни и ночи» [Чехов, Палата № 6].

13//18

Не такова ли судьба всех стоящих выше толпы людей с тонкой конституцией? Галилей, Милюков, А. Ф. Кони. — Лоханкин вспоминает деятелей, пострадавших «за правду». Галилей (1564–1642) был предан суду инквизиции за защиту учения Коперника. Милюков [см. ДС1//9]