Шейми кивнул, устало проведя рукой по лицу.

– Мистер Финнеган, когда вы в последний раз что-то ели?

– Не знаю.

Он действительно не знал и не помнил. Перед ним промелькнули события последних дней, полных страха и отчаяния.

– Кажется, проводник в поезде угощал меня сэндвичем.

– Послушайте, если вы не позаботитесь о своем здоровье, то вскоре окажетесь здесь в качестве второго моего пациента. Возвращайтесь в «Норфолк», закажите себе плотный завтрак, а потом ложитесь спать. Пусть и мисс Олден выспится. Когда вы в следующий раз сюда придете, вам будет легче с ней разговаривать. Вот увидите.

Шейми поблагодарил врача и пошел в отель. По пути он сказал себе, что доктор Рибейро прав. Они с Уиллой оба выжаты до крайности. Вечером он снова зайдет. За это время каждый из них отдохнет и придет в себя. И тогда все будет по-другому. Каждому из них нужно приспособиться к новой реальности.

Найроби не был крупным городом, и через пятнадцать минут Шейми подошел к двери «Норфолка», чистенького каменного отеля с черепичной крышей и просторной верандой.

– Сэр, столовая закрыта до семи, – сообщил ему портье, которого Шейми спросил о завтраке. – Но бар уже открыт. Если вы не откажетесь расположиться там, я распоряжусь насчет кофе и тостов.

Шейми прошел в бар. Несмотря на ранний час, посетителей там хватало. Трое или четверо были плантаторами. Помимо них, в баре сидели священник, двое военных и коммивояжер. Шейми прошел к пустому столику и сел. Почти сразу перед ним появилась официантка. Она принесла кофейник с горячим кенийским кофе. Шейми налил себе чашку и сделал глоток. Следом официантка принесла горячие тосты, свежее масло и миску консервированной клубники. После нескольких дней питания вяленой козлятиной и питья мутной воды кофе и тосты казались величайшей роскошью.

Шейми решил после еды как следует отмокнуть в горячей ванне и улечься спать. Когда он проснется, все будет выглядеть в более привлекательном свете. Шейми в этом не сомневался. Уилла еще не оправилась от шока. Потом ее сознание прояснится, и она поймет, что он принял единственно возможное решение. Он не забыл об их разговоре на вершине. Ничто не заставит его забыть услышанных и произнесенных слов: ни трагическое происшествие, ни пять последующих сумасшедших дней. Он скажет Уилле, что по-прежнему ее любит, и услышит те же слова в ответ. Только это и имело значение. Они оба сильные, они любят друг друга и пройдут через испытание, устроенное им судьбой.

Шейми съел второй ломтик, потягивая крепкий черный кофе. Он вновь начинал ощущать себя человеком. Теперь неплохо бы почитать газету. Возможно, затянуться сигаретой. Но сигарет в баре не продавали, зато газета имелась. Она лежала на столике, рядом с одним из плантаторов.

– Простите, это ваша газета? – спросил у него Шейми. – Вы не возражаете, если я просмотрю ее?

– Пожалуйста. – Человек протянул ему газету и вновь повернулся к друзьям. – Заголовок видели? – громким от изумления голосом спросил у них плантатор. – Бакстера арестовали.

– Сида Бакстера? Парня, который работает на ферме Мэгги Карр?

– Того самого. Оказывается, в Лондоне его разыскивали за убийство. Несколько лет назад он пришил какую-то актриску. Удрал на грузовом корабле. Фамилию поменял.

Шейми похолодел. Отодвинув чашку, он развернул газету.

– Нет, – сказал он себе. – Это не он. Такого не может быть. Мир не настолько тесен. Совпадение, только и всего.

Увы, не совпадение. В газете была фотография. Плохонькая, зернистая, с белой зубчатой линией наискось, словно пластинка, с которой ее делали, треснула. На снимке человек в наручниках спускался с крыльца хижины. Он шел, склонив голову, однако Шейми сразу же его узнал.

То был Сид Мэлоун. Родной брат Шейми. 

Сид сидел на земляном полу тюремной камеры, прислонясь к стене и обхватив голову. К миске с суферией, похлебкой из вареных бобов, он даже не притронулся. На полу валялся грязный, кишащий клопами матрас. В углу стояла помятая жестяная параша.

Он сидел с закрытыми глазами, но не спал. Ночь он тоже провел без сна. Его мучили воспоминания прошлого – жуткие картины пребывания в лондонской тюрьме. Он вновь слышал шаги, приближавшиеся к его камере по ночам. Вновь ощущал страх и отчаяние. Он слышал смех надзирателей, смех Уиггса, обещавшего вернуться.

Прошлое вернулось. И снова отчаяние, удушающий страх, безнадежное одиночество. Сид знал: так будет до самого последнего дня, когда его поведут на виселицу и палач накинет петлю ему на шею. Уиггс был мертв, но остались другие, подобные этому изуверу. Много их, очень много. И все ждут, когда он окажется у них в руках.

Сид снова услышал шаги. Кто-то шел по коридору в сторону его камеры. Звук шагов заставил его вздрогнуть.

– Боже мой, ты! Никак, история повторяется?

Сид поднял голову. Лицо, смотревшее на него по другую сторону решетки, было ему чем-то знакомым, но казалось слишком изможденным и опустошенным.

– Быть того не может, – наконец сказал Сид. – Такого просто не может быть. Шейми?

– Во плоти, – кивнул Шейми. – Той, что осталась.

Сид мигом вскочил на ноги. Шейми протянул руку через решетки. Сид ее пожал.

– Каким чертом тебя сюда занесло? – спросил Шейми.

– Могу задать тебе тот же вопрос.

– Долгая история.

– У тебя есть внимательный слушатель.

Шейми устало рассмеялся.

– Садись, – предложил Сид, указав на стул за спиной брата.

Шейми придвинул стул поближе к решетке и сел. Он подался вперед, упер локти в колени и сцепил пальцы.

– Поверить не могу, – улыбаясь, признался он.

– Я тоже. Но вид у тебя ужасный. Хуже не бывает, – сказал Сид, забыв про свои несчастья. – Что с тобой приключилось?

– Поднимался на Килиманджаро из-за проигранного пари, – ответил Шейми.

Шейми рассказал брату всю историю, начав с шутливого пари в пабе Кембриджа и закончив катастрофой на спуске, изматывающим переходом до железной дороги и операцией Уиллы. Сид с изумлением слушал. Когда Шейми закончил рассказ, Сид тихо присвистнул.

– Она поправится? – спросил он.

– Врач говорит, что да. Не знаю. Сейчас вид у нее страшнее моего.

– Ничего удивительного. Представляю, какую боль ей пришлось вытерпеть. Потом воспаление, операция…

Шейми покачал головой:

– Все еще сложнее. Она выглядит совершенно раздавленной. Такое ощущение, что ее лишили не только ноги. Альпинизм – дело ее жизни, а теперь горы для нее закрыты. Она винит меня. Вслух не говорит, но я знаю.

– Кто она тебе?

Шейми уперся взглядом в сцепленные пальцы: