Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаю тебя, Бобби, — говорю.
— Ну-ну, — заговаривает Такер, примеряясь, как бы засунуть в рот целую оладью. — Прости, если мы тормозим твой бизнес.
Бобби смущается. Такер даже с набитым ртом не умолкает:
— Так вот, о Гилбертовой маме. Мы ремонтируем в доме пол, чтобы она…
Моя нога под столом находит его лодыжку. Он умолкает.
А у Бобби как раз проснулся интерес.
— Продолжай, — говорит он.
— Нет, — отвечает ему Такер. — Это невежливо. — Он делает глотательное движение. — Ну, понимаешь, говорить с набитым ртом.
Но Бобби не унимается:
— Ты, пожалуйста, не препятствуй нашему семейному бизнесу. Сам знаешь: мы, как истинные американцы, обязаны умирать.
Наспех соображая, задаю ему вопрос:
— Не вы ли, кстати, хоронили миссис Брейнер, а?
— Да-да, мы. Школьные учителя — наша, можно сказать, клиентура.
Такер оцепенел:
— Миссис Брейнер? Она…
Я говорю:
— Брось, ты же знал, что она умерла.
— Нет, впервые слышу!
— Умерла окончательно и бесповоротно, Такер, — продолжаю я, — и похоронное бюро Макбёрни закопало ее поглубже, верно? — (Бобби кивает.) — Мы с Такером во втором классе у нее учились.
— Она, как видно, была незаурядным педагогом, — предполагает Бобби.
— С чего ты взял?
— Пышные проводы. Пришли многие из ее бывших учеников.
Чуть не поперхнувшись, Такер говорит:
— Я б тоже пришел. Жаль, не знал, что она померла. Вот черт.
— Значит, много народу было?
— А цветов сколько — давно такого количества не видел. Она, вероятно, прожила счастливую жизнь.
Такер говорит:
— У нее каждый день для каждого ученика была наготове улыбка.
Чтобы только поменять тему, интересуюсь у Бобби, какова процедура организации похорон. Он объясняет, что для начала они с отцом едут забирать тело. Везут его в похоронное бюро. Пока родные в демонстрационном зале выбирают гроб из «внушительной» коллекции, тело спускают в подвал и бальзамируют. По мне, этот процесс напоминает маринование. Покойника раздевают догола. Я спрашиваю: если доставляют знакомых, каково это — видеть их голышом?
— Ну, понимаешь, вчера ты с ними пересекался на улице, махал им ручкой, а сегодня видишь на каменном столе. Жесть. Но в то же время прикольно. У того, кто большей частью имеет дело с покойными, жизнь течет не так, как у всех.
— А у тебя когда-нибудь… ну, это… — Такер пытается сформулировать одну из своих путаных мыслей. — Ты когда-нибудь… э-э-э?..
— Что? — Бобби терпелив.
— Ну, как бы это сказать, баловался со жмуриками?
— Нет!
— А собираешься?
Я ему:
— Такер, умоляю.
— Самое худшее, что мы себе позволяем… ладно уж, открою вам по дружбе… в самом крайнем случае, когда попадается кто-нибудь особенно страхолюдный… ну, сами понимаете, чудной какой-нибудь… мы можем, ну, пошутить. Безобидно, конечно. Нет, ну, в конце-то концов, это же покойник. Он нас не слышит. Мы с отцом, бывает, классно прикалываемся. Смотрим на голое тело — такой ржач. Но не со зла. Ни одна живая душа об этом не знает.
— Теперь мы с Гилбертом знаем.
— Да, но вы-то кто такие? — Подчистив свой омлет, Бобби опускает вилку. Вытирает губы шелковым платком.
— А ты никогда не думал, что мертвые за нами наблюдают? — спрашивает Такер. — Ну, откуда-нибудь с высоты.
— Нет.
— О-о-о.
Пока он размышляет над услышанным, наступает желанное затишье. Может, помолчит хоть немного.
— А про миссис Брейнер, — спрашиваю я, — какие у вас шутки были?
— Никаких. У нее на губах застыла улыбка, и от этого лицо стало таким милым. Другой такой милой покойницы не припомню. И папа так же считал.
— Она была прекрасным педагогом, — опять заводит свое Такер.
— Верю, потому что такие горы цветов нечасто увидишь. Бывшие ученики присылали из Чикаго, даже из Миннеаполиса. А самая шедевральная композиция изображала эти книжки для обучения чтению, «Дик и Джейн»[2]. Доставили из Де-Мойна. От телеведущего Лэнса Доджа.
— НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — Такер потрясен.
— Я же не придумываю. За такую композицию содрали, наверное, три сотни баксов, если не больше.
— Лэнс Додж — наш с Гилбертом одноклассник, — сообщает Такер в надежде произвести впечатление.
— Правда?
Я киваю.
— Мы с Гилбертом знаем его лет, наверное, с двух.
— Он, — уточняю я, — только в семь лет сюда переехал.
— Выходит, Лэнс — ваш ровесник?
Киваю.
— Мне казалось, он старше. Надо же, такой молодой — и так высоко взлетел.
Я больше не киваю.
— Все мы прошли через миссис Брейнер.
— Вот я и говорю: его цветочная композиция произвела настоящий фурор. Должно быть, он незаурядный парень.
Наконец мне приносят тост: холодный и без джема. Беверли продолжает мстить.
Ни с того ни с сего на Такера нападает неудержимый приступ хохота/смешков/икоты.
— Господи. Вспомнилось. Боже мой. Неудивительно, что он прислал цветы.
Бобби побледнел. Очевидно, впервые стал свидетелем Такерова припадка.
— Во втором классе… Боже!
— Дыши, Такер, — говорю я, умоляя его сбавить обороты.
— Как я мог забыть?
А Бобби понукает Такера — повторяет раз за разом:
— Ты о чем? Ты о чем?
— Дело было перед большой переменой. Смотрю я на Лэнса Доджа, а он в луже сидит. У него из штанов течет и под парту льется. Помнишь, как она его заставила перед всем классом лужу подтирать, а он разревелся? Такой слюнтяй был этот Лэнс. Гилберт… помнишь тот случай?
Пихаю к Такеру тарелочку с крошками от тоста. Потом выскакиваю из нашего закутка.
— Гилберт? Эй! Ты куда?
Сваливаю из «Рэмпа» и еду домой.
Эллен загорает на лужайке перед домом, подстелив самое красивое наше полотенце. Со мной она не заговаривает, и я быстро проскальзываю в дом. Открываю кухонный кран, набираю большую банку воды и выпиваю до капли. Звонит телефон. Эми кричит: