— Это тебя — Такер!

— Скажи, что меня нет дома.

Подставляю рот под струю и вливаю в себя сколько помещается. Живот раздулся от воды. В кухню заходит Эми; я выключаю кран.

— Он говорил про какой-то тост. Ты якобы забыл оплатить тост.

Отрываю бумажное полотенце и вытираю губы.

— Тебе разве не надо на работу?

— К двенадцати.

— Ясно.

Выходя из кухни, спрашиваю, который час.

— Примерно полдвенадцатого.

— Отлично! Пока, Эми.

Эллен натирает живот лосьоном для загара. Включаю заднюю передачу. Арни влез на иву за домом и трясет ветку — как бы машет мне на прощанье. Машу ему в ответ и отчаливаю.

Заезжаю на школьную парковку. Школа построена из красного кирпича; окна заколочены уже семь лет — с момента закрытия. Тринадцать лет туда отходил. Как раз после нашего выпуска ее и закрыли по причине вечного недобора. Кое-кто предлагает снести эту постройку — никакой видимой пользы от нее нет. Но этому не бывать. Слишком памятное здание для слишком многих.

Сижу в кабине пикапа и ворошу память. Разглядываю проржавевшее оборудование игровой площадки. Горки и качели уменьшились в размерах. Ожидаю, что на перемене сюда высыплет голосистая малышня, но нет: здесь тихо. Поднимаю край футболки и вытираю потное лицо. Тикают минуты.

Когда я разворачиваюсь, чтобы выехать с парковки, из-под колес летит гравий. На шоссе номер два, извилистом, петляющем, превышаю скорость на двадцать миль. Стрелой долетаю до местного кладбища. Оставляю пикап на дальней границе. Иду пешком до конкретной могилы, где земля бурая, еще свежая. Надгробья пока нет, и лишь картонная бирка указывает, кто здесь лежит. Семнадцать лет назад на могиле моего отца белела похожая бирка. Как видно, смерть всегда обставляется примерно одинаково. Поблизости от папиной могилы бродит незнакомая старушка; лучше повернуться к ней спиной. Зачем оскорблять чувства невиновных.

Я готов. Расстегиваю молнию на брюках и поливаю всю могилу миссис Брейнер.

Мчусь в сторону города, врубив радио на полную катушку. Подхватываю песню одной из тех групп, которые канули в безвестность: Bachman-Turner Overdrive.

От кафе «Рэмп» отъезжает катафалк похоронного бюро Макбёрни, следом — грузовичок Такера. Я пристраиваюсь сзади, отрезая Такеру путь к отступлению.

Такер выскакивает из кабины и орет:

— Ненавижу тебя, Гилберт. Ненавижу! Я рассказываю историю, очень смешную историю, а ты срываешься с места! Даже счет свой не подумал оплатить! Опозорил меня. Тебе известно, что у меня тоже гордость есть? А? Ты это знал!

Я не перебиваю — выслушиваю, насколько недостоин его дружбы. Разглагольствует, как неудачник-бойскаут. Наконец я говорю:

— Слушай, придурок.

— Я не придурок! Это ты, Гилберт, у нас придурок.

— В штаны напрудил не Лэнс Додж.

— Он самый. У меня на глазах.

— Нет, придурок. Это был я.

Поднимаю стекло.

Такер задергался:

— Ты? Быть не может. Не может такого быть!.. Мм… черт.

Начинаю сдавать задом.

— А ведь точно. — Такер припоминает. Лихорадочно пускается в извинения, но я уезжаю.

Будь у меня такая возможность, на неделю прекратил бы всякое общение с Такером. Таких друзей — за пальцы да в музей.

Кафе «Рэмп» уже далеко позади; я остаюсь наедине со своими мыслями. Сожалею только об одном: что не обоссал миссис Брейнер вживую.

Кто-нибудь решит, что Гилберт Грейп заделался мыслителем, мечтателем, пока расставлял консервные банки, выкладывал полуфабрикаты и упаковывал покупки горожанам.

С годами я довел свои действия до автоматизма, до той естественности, которая позволяет мне работать бездумно. Да, мысли мои блуждают где хотят. Как правило, умственно я нахожусь не там, где маячу физически. Я уношусь в де-мойнский торговый центр «Мерль-Хэй молл», или гоняю по пустыне, или стою на крыше какого-нибудь здания в Омахе и жду приближения разрушительного урагана. Имейте в виду: мысленно я очень редко бываю в этом магазине и в этом городке.

Когда я наклеиваю ценники на хлопья для завтрака, ко мне сзади подходит мистер Лэмсон:

— Жизнь готовит нам прекрасные сюрпризы, Гилберт.

Вздрогнув, едва не выпускаю из рук коробку «Уитиз». И только выдавливаю:

— А? Что?

— Не ожидал, да?

— Не ожидал, сэр.

— Стало быть, ты меня понимаешь.

Киваю.

— Я знал.

Не один год мистер Лэмсон ловит кайф, когда у него получается застать меня врасплох. Сейчас он прятался под прилавком, за собачьим кормом, а однажды чуть не окоченел до смерти: залез в морозильную камеру и ждал, когда мне понадобится открыть дверцу, — и все ради того, чтобы в нужный момент гаркнуть: «Сюрприз!» К тому времени, как мне в конце концов понадобилось заглянуть в морозилку, у него уже заиндевели брови и посинели губы.

Шепчу себе под нос: «Прекрасные сюрпризы… жду не дождусь».

Мистер Лэмсон замечает, что у меня шевелятся губы:

— Что ты сказал?

— Ничего, сэр.

Из крошечного чулана, который служит офисом, раздается голос миссис Лэмсон:

— Папулик, сегодня в «Фудленде» какая-то акция?

— Понятия не имею. Гилберт, в «Фудленде» какая-то акция?

— Ну, это вопрос не ко мне. Я там не закупаюсь. Ноги моей там не будет. Лучше сразу смерть.

— Это уж ты загнул.

— Сэр, — говорю, — к сожалению, это правда. Я хожу в магазин за продуктами. А не за…

— Там явно что-то происходит, — перебивает меня миссис Лэмсон, как будто так и надо. — Иначе почему у нас безлюдно?

Не решаюсь открыть им новость, которую на днях узнал от Такера. Вроде бы в «Фудленде» установили емкость с водой, наподобие аквариума, и запустили туда не то крабов, не то осьминогов, не то лобстеров с замотанными скотчем конечностями или клешнями — у кого что. Вокруг толпятся покупатели, детишки строят рожи морским чудищам — радуются, небось, что сами не угодили в заточение.

Поднимаю взгляд к настенным часам с символикой «Чудо-хлеба»[4]. Отработал сегодня сорок семь минут, а кажется — все сорок семь дней.