начали хлопать двери – кто-то уходил с утра пораньше на работу. Я вспомнил этот звук, который когда-то заставлял и меня вставать и собираться на службу. Наверное, теперь он же и старшего лейтенанта Колонтаева будит. Будильник они, как я заметил, так и не завели. Впрочем, Дима, может быть, пользовался будильником в своем мобильном телефоне.

Я встал и подошел к большому окну, посмотрел на тротуар.

– Надо же, – сказал я с неожиданной для самого себя радостью, – нашли менты машину! – И искали, похоже, недолго.

Машина продолжала стоять там, где я ее оставил, напротив балкона, а не напротив подъезда. Пятеро полицейских суетились вокруг нее. Одного я сразу выделил. Это был тот самый младший сержант-водитель. На его лице выделялся синяк.

* * *

– Ну, так что мне с тобой делать прикажешь? – спросил Колонтаев. – Поставил ты меня, признаться, в положение – врагу не пожелаешь. И просто так тебя отпустить – рискованно. Мало ли какие ты найдешь причины, чтобы «сдать» меня. И задерживать тебя совесть не позволяет.

Я понял, что он не желает оставлять меня здесь вместе с Тамарой. Не желает, чтобы мы были наедине. Значит, он не уверен в себе или в ней. Я уже в который раз поймал себя на мысли, что по-прежнему рассматриваю Тамару, как нечто, мне принадлежащее, как свою собственность, нимало не заботясь о том, что у нее тоже могут быть свои желания и предпочтения, что она тоже живой человек, точно такой же, как я. И мне стало стыдно и перед ней, и перед старшим лейтенантом, что я вот так беззастенчиво, пусть даже мысленно, вторгаюсь в их жизнь. И даже перед Ларисой с маленькой беззащитной дочерью Люсей. Лариса простила меня и постаралась забыть былое. Со временем она стала все реже и реже припоминать мне этот эпизод моей жизни. Постаралась забыть, словно измены и не было. И сейчас мучается, не зная, где я и что со мной. А я сам снова вернулся сюда же, где меня уже не ждали и не связывали со мной никакие планы на жизнь. Так неужели я настолько плохой человек, чтобы вот так вот ворваться в чужой дом, разрушить чужое благополучие и, может быть, даже чужое счастье? Чем я тогда лучше того мелкого лейтенантика, которого я осуждал только что!

Я отвернулся от окна. Тем более полицейские сели в машину и уехали, видимо, в свой райотдел. Мне показалось, что в водительской дверце разбито стекло. Интересно, на месте ли был автомат. Плохо, если боевое оружие попадет не в те руки…

– Пойдем, – сказал я Диме.

– Куда? – спросил он.

– Куда ты собрался? – спросила и Тамара.

– Куда-нибудь. Ведь Диме будет неуютно, если я останусь у тебя.

А теперь стало стыдно ему. Это я по его забегавшим глазам понял. Понял, что попал в точку. Но Тамара заупрямилась.

– Куда же ты пойдешь! Тебя ведь на любом углу могут остановить. Тем более в полицейском бушлате.

– Может быть, в бушлате будет лучше… – сказал я. – Он мне по размеру подходит. Примут за своего.

– Заметно же, что у тебя штаны армейские, – она явно противилась моему уходу. Потом вдруг решилась. – Дима, что ты думаешь про дом тети Светы?

– А что тут можно думать… Это лучший вариант. Я как-то сразу не допер.

– Сможем Володю туда отвезти? Тетя Света только на следующей неделе приезжает, – объяснила она мне. – Мы по ее просьбе за домом следим, цветы поливаем и кота кормим.

– Мне только машину нужно из гаража взять. Ты ее не подгонишь?

– Подгоню, – согласилась Тамара.

Престарелая модница «тетя Света с того света», как, бывало, за глаза звал ее я, была сестрой покойной матери Тамары. Я тоже с ней был знаком. Тетя Света не любила, когда ее зовут «тетей», и от всех требовала, чтобы ее звали просто Светой или на худой конец Светланой, в отдельных случаях соглашалась даже на Светлану Александровну. И потому «тетей» ее называли только за глаза. Она часто моталась по заграницам в надежде выйти замуж за богатого возрастного иностранца-вдовца, мечтала разбогатеть, но постоянно нарывалась на каких-то заграничных брачных аферистов, однако не унималась, брала кредит за кредитом на новую поездку, с помощью одного кредита гасила задолженность по предыдущему и снова ехала за рубеж. Жила она в пригороде нашего большого города. И в ее доме меня искать точно никто не будет. Так что спрятаться на время у тети Светы для меня в самом деле было наилучшим вариантом.

Но вот что Тамара имеет права и умеет водить машину – для меня было новостью.

* * *

Тамара ушла в гараж, а Дима позвонил с мобильного своему начальнику и сказал, что задерживается по одному важному общему делу.

– По твоему делу, – сказал он мне, завершив разговор, и сунул в карман мобильник.

Мне осталось только молча кивнуть.

– Значит, так мы с тобой договоримся… – продолжил он через минуту. – Ты сидишь в доме тети Светы и в светлое время дня даже не высовываешься. Даже за дровами не выходишь. То есть днем не топишь. Даже если сильно замерзнешь. Оденься потеплее. Я тебе теплую одежду привезу. Свою пожертвую. Вечерами мы будем приезжать, топить печку до следующего вечера. А ты только цветы поливать не забывай. И кота корми. Через пару дней я приеду за тобой. Отвезу на допрос к нам, в ФСБ. Ты мне все расскажешь про бандитские и полицейские пытки. Договорились?

– Договорились… – усмехнулся я, а что мне оставалось делать, кроме как соглашаться. Хотя я и не большой любитель жалобы в правозащитные органы писать. Обычно я сам за себя постоять могу.

– По твоему лицу вижу, что ты чем-то недоволен, – сказал Дима.

– Правильно видишь. Я пришел к Тамаре, чтобы она меня спрятала хотя бы на недельку. А потом я сам бы нашел убийцу. А тут ты со своим расследованием. И ставишь мне условия. И даже не спрашиваешь меня, хочу ли я такого сотрудничества или не хочу. Но согласиться я вынужден – это, видимо, твое условие. Я тебя правильно понимаю?

– Правильно. Это действительно мое условие. И без твоего согласия я на сотрудничество с подозреваемым в убийстве не пойду. То есть не буду тебя прикрывать.

– Ну, спасибо хотя бы за откровенность. А ты мне дашь возможность подумать? Прикинуть свои реальные возможности и согласиться с тобой или не согласиться. Может быть, я предпочту полицейским на милость сдаться.

– Время, что ли, просишь?

– Да.

– До сегодняшнего вечера. Больше дать не могу. Но вынужден тебе сообщить, что я