И что делать?

Броситься на этого мужика? Отвлечь на себя?

Но, судя по всему, такое отвлечение получится весьма скоротечным — этот Годзила за пару секунд просто нашинкует меня соломкой и дело с концом.

Но вот если пустить в ход мое самое страшное оружие...

Что у меня получалось лучше всего?

Правильно! Создавать всякую хрень!

Прижавшись к свободному от меток участку стены, я весь подобрался, сосредоточился и...

Дал волю своему воображению.

Пофигу, что это будет! Главное, чтобы оно ненавидело этого урода с лысым черепом. И пусть оно будет живучим, как тараканы! Хоть что-нибудь...

От напряжения меня начало мутить. Рука решительно повторяла возникающие в голове символы. Один, второй, третий, и еще вот такая волнистая линия — хрен ее знает, что это значит, но пусть будет...

Символ превратился в огромный светящийся кокон, из которого с мерзким хлюпаньем вылезло...

Ну в общем, как я и заказывал.

НЕЧТО.

Оно напоминало здоровенного полупрозрачного лизуна мутно-зеленого цвета, с множеством длинных тараканьих усиков, торчащих в разные стороны, и полсотней разинутых зубастых ртов.

Почуяв неладное, стоявший к нам спиной Годзила развернулся боком, чтобы увидеть, что происходит.

А моя свежепризванная херь вдруг ка-аак прыгнет!

От неожиданности даже я слегка офигел.

Мой слизень бросился на Годзилу, вонзаясь множеством зубов туда, куда придется — в плечо, бок, задницу.

Не прекращая атаковать уже едва мерцающий щит левой рукой, убийца одним ударом правого клинка рассек кусачую соплю надвое.

Слизень издал хлюпающий звук, шлепнулся двумя половинками на пол — и в следующее мгновение уже две кусачих сопли набросились на Годзиллу, нависая на руках, подтягиваясь все выше, к лицу...

Мужик скрипнул зубами и острием правого клинка создал конструкт, полыхнувший оранжевым светом. И вдоль всего его тела, как вторая кожа, возникло такое же оранжевое сияние, от которого мой слизень вдруг как-то съежился и отвалился...

И рассыпался на мегаполчище здоровых тараканов!

Противно шурша лапками, все они бросились на Рэкса, как голодные пираньи. Тот дернулся — не то от боли, не то от гадливости.

И в это мгновение его атака щита прервалась.

Долговязый отпрыск королевских ассасинов тут же воспользовался ситуацией. Он с ревом бросился на мужика с одной стороны, я — с другой. А принц Альба, вскинув руки, принялся создавать какой-то долгий и сложный конструкт...

И через полминуты абсолютного хаоса мы услышали звонкий возглас.

— В стороны от него! В стороны!..

Со стороны принца по воздуху проскользило ослепительно белое начертание.

Мы с долговязым послушно отскочили от противника и на всякий случай прикрыли головы руками, ожидая чего-то громкого и сильного...

Но ничего подобного не произошло.

Начертание плавно опустилось на Годзилу, вокруг которого все еще суетилось стадо моих таракашек. Он вздрогнул, поднимая вверх голову. На тупом лице отразилось недоумение — Рэкс не понимал, из какого угла ждать угрозы...

Через мгновение безопасной тишины его недоумение сменилось ухмылкой.

Принц тяжело дышал и, казалось, едва стоял на ногах. Сил он потратил явно немало. Вот только на что, никто из нас так и не понял.

Годзилла принялся чертить перед собой острием меча размашистый конструкт, точно вырубая его из воздуха, и тут ухмылка убийцы исчезла с его лица. Он замер. Потом громко застонал, роняя из правой руки меч и прижимая ее к груди.

И рухнул на колени, как подорванный небоскреб — медленно и эпично.

Второй меч тоже вывалился из крепкой руки, а на груди медленно расползалось кровавое пятно.

Тогда Годзилла закричал — громко, протяжно, как подбитый олень. И опрокинулся на спину, обеими руками зажимая кровавое пятно, из которого наружу стремительно вылезало что-то живое.

— Мать моя женщина, — полушепотом проговорил я, не в силах отвести глаз от жутковатого зрелища. — Это же ксеноморф!..

— Кто? Что? Не... Это олива карликовая, — проговорил незнакомым голосом Альба, медленно сползая на пол — стоять у него больше не было сил. — При должном сочетании трех начертаний... Духовный образ зерна превращается в материальный объект, который способен прорасти в любой почве. — его голос потерял силу и превратился в шепот. — Если их соединить с королевским символом плодородия... Можно ускорить безопасный рост семени за счет использования жизненных сил лица королевской крови... Такова плата... за благоденствие подданных в неурожайные годы...

Крик Годзиллы перестал походить на человеческий. Это был звериный вопль, от которого кровь стыла в жилах. А между тем крепкие корни на глазах выползали у него из-за спины, с хрустом раздвигая щели плато и врастая в горную породу. Сильный росток поднимался все выше, покрываясь нежными листочками.

Убийца умолк и начал усыхать на глазах, превращаясь из здоровенного мужика в самую настоящую мумию. На полутораметровом деревце наметились первые крошечные бутоны.

— Ваше высочество!.. — воскликнул долговязый и бросился к принцу. — Ваше высочество, остановитесь!..

— Уже все, — улыбнулся бледными губами Альба. — Все. Закончилось. Все хорошо...

— Твою ж мать, — пробормотал я, не в силах отвести взгляда от дерева мира, на моих глазах только что выросшего из груди живого человека. — Вот это сельское хозяйство!..

— Я люблю земледелие, — ответил мне Альба. — Как говорил мой прадед, долг короля — превратить свои владения в цветущий сад, а не в поле битвы.

Я хмыкнул. Представил себе вот такой вот цветущий сад с торчащими мумиями у корней.

Лепота, блин.

Между тем долговязый помог принцу подняться. Выглядел Альба скверно — на белоснежном лице алые пряди волос смотрелись как проступившие наружу кровавые жилы, под глазами чернели мешки, ноги подкашивались.

Но он был жив.

— Я рад, что ты оказался по эту сторону, — проговорил он, глядя в мою сторону.

— А я рад, что все, наконец, закончилось, — честно признался я.

— Дис... Он погиб? — сдержанно спросил Альба.

— Нет. Просто потерял сознание. Но целитель ему нужен чем быстрей, тем лучше.

— Слава богам! — с облегчением выдохнул Альба, и тут же будто смутился своей радости. — Это чудесная новость.

Опираясь на долговязого, принц подошел ко мне.

Я как-то невольно сразу весь подобрался и тоже встал — в первый раз, так сказать, с монаршей особой разговариваю.

— Мне придется покинуть школу сразу же, как мы вернемся, — сказал Альба, — Но это отнюдь не означает, что все хорошее и плохое, что произошло здесь, покинет мою память так же быстро. И если