– Это кого же?

– Гостя Кирсановых. Базарова Евгения. Вы что, не заметили, что они с Павлом Петровичем враги? Говорят, они даже стрелялись. Уж не из-за вас ли?

– Ерунду вы какую говорите!

– Ерунду, не ерунду, а только я доподлинно знаю, что вы далеко не сразу после ужина у Кирсановых вернулись в свой особняк. Где вы были? У кого в комнате?

Дама медлила и злилась. А я продолжал:

– Потому что если вы были не у Евгения, то тогда у Павла Петровича. А если у Павла Петровича, значит, я вправе спросить о его последних минутах. И о том, что он сказал перед смертью.

– Не была я ни у какого Павла Петровича!

– Роскошно. Значит, у Евгения.

Она по-прежнему молчала, зло закусив губу.

Я напомнил, что расследую убийство, и что я не официальный сыщик, и мне совершенно неинтересно ее нескромное поведение, и я буду молчать, как рыба об лед.

– Вы ж понимаете, никаких документальных свидетельств у меня нет, а моему бла-бла-бла все равно никто не поверит, включая вашего мужа. Никакой записывающей аппаратуры при мне тоже нет, – я достал свой телефон, выключил и вытащил батарейку.

– А ты разденься, – дразняще молвила она.

– Ради бога, – я расстегнул рубашку, распахнул, обнажив свой довольно мускулистый торс с кубиками и потянулся к молнии на брюках.

– Ладно, хватит стриптиза! Ну да! Я ушла от этого вашего Евгения около трех часов ночи. Этот тип сразу после задрых, как колода. Ловить там мне было больше нечего.

– Около трех. А точнее?

– На часы не смотрела. Но уже светало. Впрочем, нынче ведь и не темнеет толком. Вряд ли в такое время года какую бы то ни было тайну сокроешь под покровом ночи.

– А вы, извините за подробности, прямо в его комнате предавались любви? Никуда не выходили?

– Вы эротоман?

– Я в интересах расследования спрашиваю.

– Ах, вот как… – протянула она насмешливо. – Тогда, в интересах расследования, сообщаю: Евгений зачем-то затащил меня в свою ванную. Не знаю, что у него за водяные фантазии. А после того как мы перебазировались на кровать, мгновенно и захрапел.

– Зачем вы, уходя от Базарова, прихватили с собой предсмертную записку Кирсанова?

Она вытаращилась.

– Что-что, простите? – Удивление ее выглядело искренним.

Я пояснил.

– Ну, нет. Даже и не придумывайте. Ни о какой записке я знать не знала, видеть ее не видывала.

Мне показалось, что она искренна.

– Сколько вы времени, на круг, провели у Базарова?

– Хочу все знать, да? «А из зала нам кричат, давай подробности»?11 – улыбнулась она.

– Рассмотрели его комнату? Пока он спал?

– Облокотилась мне его комната! – огрызнулась она. – Когда он задрых, ушла, да и вся недолга. Лучше ты мне, сыщик, вот что скажи: ты мертвого Кирсанова видел? – она, готовая жадно впитывать, подалась ко мне. – Какой он был – мертвый?

– А вы уже забыли, какой он был мертвый? – спровоцировал я ее.

– Ты меня, мусор, на понт не бери. Так, что ли, ваши друзья-уголовнички изъясняются? Скажи, он перед смертью – страдал?

– Не похоже. Есть вероятность, что даже умер, не просыпаясь, во сне.

– Ладно, мне-то все равно. А вот муж мой, Одинцов, будет очень рад, что Кирсанов кони двинул. И расстроится, что тихо-мирно отошел, во сне.

– Очень он ему насолил?

– А скажи, кому нынешние чиновники, крапивное семя, не насолили? Ладно, сыщик. Жарко. Я купаться. Прыгнешь со мной?

– Не время сейчас, не место, – процитировал я старый анекдот.

Она встала, красивая и опасная, потянулась и эффектно, рыбкой, нырнула в бассейн. Лихо кролем понеслась от одного дальнего бортика к другому.

Больше она мне вряд ли что-то расскажет.

Но как же все-таки предсмертная записка Кирсанова совершила свое путешествие из апартаментов Базарова в комнату к Павлу Петровичу? С чьей помощью?

* * *

На крыльце кирсановского крыла дома стояли отец и сын, Николай Петрович и Аркадий. Они о чем-то вполголоса переговаривались. Завидев меня, отпрянули.

– Извините, – обратился ко мне старший, – мы вас так и не разместили. Вы ведь у нас останетесь?

– А вы как хотите? – кивнул я.

– Хотим. Аркадий, проводи, пожалуйста, гостя.

Я достал из своей машины – она так и стояла тут, у крыльца, – дорожный саквояж.

Младший Кирсанов отвел меня на третий этаж особняка.

Сегодня я здесь уже был – когда опрашивал Базарова.

Аркадий указал мне комнату напротив него, через коридор. Отпер ее ключом.

Совершенно стандартное помещение, такое же, как у Базарова. Полутораспальная кровать, тумбочка, стол. В мансардном окне видно небо. Я встал на цыпочки и выглянул в оконце. Оно выходило на задний двор: вековые сосны и тщательно подстриженная лужайка.

В дальнем углу комнаты дверь вела в ванную. Я туда заглянул. Все, как в отеле средней руки: комплект полотенец, набор шампуней-гелей. Сантехника высшего качества, «Виллерой Бош». И душевая кабина не из пластика, а с закаленным стеклом. И солнечный луч, падающий из мансардного окна, явно оживлял обстановку ванной.

– Что-нибудь еще? – стандартно, словно управляющий гостиницы, спросил молодой человек. – Может, вы есть хотите?

– Нет-нет, дело прежде всего.

Я бросил саквояж. Кирсанов-младший вручил мне ключ. Я запер комнату.

В коридор третьего этажа выходили еще три двери. За одной из них, я знал, помещается Базаров.

– А кто еще мои соседи?

– Рядом – бабушка. Антонина Николаевна. Со своим, хм, бойфрендом. А комната наискосок пустует. Иногда, как я знаю, туда Фенечка с малышом поднимается. Чтобы он отцу спать не мешал.

– Понятно. Я тогда загляну, чтоб два раза не подниматься, к вашей бабуле. Она ведь у себя?

– Кажется, да. А вы постучите.

* * *

Антонина Николаевна мне отворила.

Выглядела она совершенно не убитой горем по случаю гибели сына. Может, еще не осознала.

Все семьдесят семь прожитых лет – да с немалыми излишествами! – отражались на ее худом и морщинистом лице. Единственное отличие от среднестатистических российских бабуль – фигурка была по-молодежному подтянута да во рту искрились по-американски ослепительные зубы. И улыбалась женщина по-штатовски часто. На голову, немного криво, был нахлобучен идеальный парик.