руку, будто может физически оттащить меня от обрыва, на котором я балансирую.

— Почему ты думаешь, что я буду несчастен?

— Потому что ты ее не любишь! — восклицает она.

— Любовь — это уязвимость, которую я не могу себе позволить, — говорю я, отпуская ее запястье, — но, возможно, однажды, у меня появится шанс.

— Тогда подожди, — просит она, — подожди того дня, когда ты сможешь честно сказать мне, что любишь Джию, и тогда ты получишь мою полную поддержку, решив жениться на ней.

— Хватит, Ева, — мой тон резкий, а решимость твердеет, как бетонные стены, укрепляющие мой дом и мое сердце, — разговор окончен.

Она молча кивает, но я вижу в ее глазах миллион невысказанных слов и вопросов.

— Подожди, ты куда? — кричу я ей вслед, когда она поворачивается, чтобы уйти.

— Ты ведь сам сказал, нам больше нечего обсуждать, — признает Ева.

— Пожалуйста, не веди себя так, — говорю я, глядя ей в глаза.

— Когда ты провел черту? Когда жертва становится предателем самого себя? — спрашивает она, оглядываясь.

Я сжимаю челюсти, чувствуя, что она пытается подорвать все ценности, в которые я свято верил до сих пор. Ценности той жизни, которую я выбрал — или, возможно, она выбрала меня. Это поединок воли, и я не собираюсь убирать свой меч.

— Предателем? — мой смех короткий и лишенный юмора, — не все зависит от того, чего хотят люди. Кроме того, возможно, я хочу защитить то, что мой отец создал для своих детей. Эта неустанная потребность в погоне за собственным счастьем — всего лишь слабость.

— Такой ты меня видишь? Слабой? — шепчет она, и тихий звук ее голоса грозит подорвать мою решимость.

— Конечно нет, — огрызаюсь я, обвинение задевает за живое, — но ты наивна. И лицемерна.

— Я? Лицемерна? — недоверчивость отражается на ее лице, когда она повторяет мои слова.

— Твоя семья… — начинаю я холодным, как сталь голосом, — уже много лет извлекает выгоду из нашего союза. Бизнес твоего отца процветал благодаря нашим контрактам, и как ты думаешь, почему он их получил? Я скажу тебе, почему. Это из-за его многолетней дружбы с моим отцом.

— Твой отец получал долю от каждого контракта, который он когда-либо приносил моему отцу, так что давай не будем притворяться, что эти отношения были не взаимовыгодными, — огрызается она на меня, — и кроме того, это было между ним и твоей семьей. Я не имела к этому никакого отношения!

— Разве? — я усмехаюсь, не в силах скрыть горечь, пропитавшую мои слова, — по-моему, ты достаточно наслаждалась всеми привилегиями — поездками в Испанию, визитами к бабушке, красивой квартирой, в которой ты выросла, прямо здесь за углом.

— Это были семейные визиты, Винсент! Это не роскошь, в которой я купалась!

Ее руки сжимаются в кулаки по бокам, и я вижу, какие усилия ей требуются, чтобы совладать с дрожью в голосе.

— Как удобно… — говорю я, и мой голос полон цинизма, — тем не менее, ты здесь, и подвергаешь сомнению мои решения, хотя твои не так уж и отличаются от моих.

— Это просто бессмысленно. Какое отношение мои поездки к бабушке имеют к тому, что ты женишься на ком-то, кого не любишь? — требует Ева, и тон ее голоса повышается с каждым словом.

Я смотрю на нее, мое разочарование закипает.

— Союз с Джией касается не только нас с ней. Речь идет о будущем наших семей и тех, кто на нас полагается. Такие люди, как твой отец, полагаются на то, что я продолжу предоставлять возможности и в дальнейшем. Как я могу это сделать, если у меня нет такой же преданности и поддержки, как у моего отца? Этот брак обеспечит мне это.

— Ты слышишь самолюбие в своем голосе? — кричит она.

— Хватит! — громогласно произношу я, — это не дебаты. Это моя жизнь и мое решение.

— Ну, это ошибка, — добавляет она.

Ее глаза, обычно полные тепла, теперь стреляют ледяными кинжалами, каждый из которых прорезает мою броню. Я чувствую боль в груди, незнакомую боль, которой нет места в сердце такого человека, как я.

— Это моя ошибка.

Мой голос звучит более сдавленно, чем я намереваюсь, выдавая смятение, которое я на самом испытываю.

Услышав мои последние слова, она отворачивается, оставляя меня стоять среди руин, оставшихся после нашего разговора. Лифт открывается в холле, и мне хочется погнаться за ней, но я этого не делаю. Я остаюсь неподвижным, и шорох открывающихся и закрывающихся дверей — последнее, что я слышу, прежде чем остаюсь совсем один.

Глава 10

Запах соли и ржавчины ударяет в нос, когда я открываю тяжелую металлическую дверь частного склада. В тусклом свете, просачивающемся сквозь заляпанные грязью небольшие окна, я вижу очертания огромных ящиков, сложенных друг на друга. Этот склад принадлежит мне, он — одна из многих частей в огромной паутине экспортного, бизнеса, который скрывает нечто большее, чем просто законную торговлю.

— Винсент.

Голос Казалетто эхом отдается от высоких потолков. Его силуэт появляется из полумрака, фигура, окутанная той же тьмой, из которой сделано это место.

— Энтони, — приветствую я его. Мне не нужно смотреть на него, чтобы понимать, что его лицо как обычно имеет угрюмое выражение, которое настолько типично для него, что, кажется, навсегда запечатлелось в его суровых чертах.

— Как-то немного драматично, — хриплым голосом говорит он, оглядывая темный склад, — почему мы не могли просто встретиться в твоем офисе?

— Потому что на моей территории полно глаз, и последнее, что мне нужно — любопытные люди, которые задаются вопросом, почему мы встречаемся с тобой наедине второй раз за неделю, — объясняю я.

— Я капо, какая разница кто будет задавать вопросы по поводу наших встреч?

— Не то, чтобы я должен тебе что-то объяснять, но мне не нужны расспросы других капо, почему их не пригласили, — говорю я резко.

— Не было бы никаких вопросов о наших встречах, если бы все знали, что я собираюсь стать твоим тестем. Вопрос в том, когда ты планируешь объявить