больницы, но у него все еще был иммунодефицит. Во время приема внутривенного иммуноглобулина в Хартфорде у него случился первый из двух инсультов. В процессе восстановления его мозг перестроился, и это сделало его намного сильнее в математике. Неудача с положительным результатом. Второй инсульт Эрика, в начале 2004 года, временно лишил его способности запоминать слова. Лорен навещала его в больнице и показывала карточки, чтобы восстановить словарный запас («жираф»… «собака»… «кошка»). В промежутках между инсультами Эрик поскользнулся, порезал оба колена, и его пришлось отвезти в больницу, чтобы остановить кровотечение, поскольку стероиды сделали его кожу пористой и уязвимой.

… … … … … … … … … … … … …

Мы чувствовали себя так, словно попали в ловушку циклона трудностей.

… … … … … … … … … … … … …

Отец Сьюзен, Джим, умер в 2000 году, а три года спустя у моего отца развилась инфекция верхних дыхательных путей, и его ненадолго погрузили в медикаментозную кому. В феврале 2004 года я приехал в Детройт, чтобы навестить его в доме престарелых, где он проходил реабилитацию. Там я впервые увидел его плачущим.

Я прилетел на деловую конференцию в Скоттсдейл, штат Аризона, которая проходила в одном из моих любимых отелей – «Принцесса пустыни». Наконец-то у меня появилась возможность расслабиться, и я подумал: «Это хорошо, но на самом деле это не то место, где я хочу быть». Мы не катались на лыжах весь сезон из-за болезни Эрика, но теперь у нас была запланирована поездка, и, конечно, несколько дней в горах были бы идеальным решением для нашей семьи. Перед тем как сесть в самолет и вернуться домой, я позвонил отцу.

– Не волнуйся, – сказал я ему. – Все будет хорошо.

Я полетел в Хартфорд, забрал семью, и мы поехали в Киллингтон, штат Вермонт, куда ездили уже много лет. Мы строили новый дом на горе, и теперь снимали квартиру, где останавливался Эрик, все еще недостаточно сильный, чтобы кататься на лыжах. Сьюзен иногда присоединялась к нам на склонах, но в этот день мы катались на сноуборде вдвоем с Лорен. Она все еще училась этому – она считала себя предательницей за то, что избегала лыж, – и когда она застревала, я бросал ей шест.

Мы с Лорен проделали «десять на десять» – десять прокатов до десяти утра – прежде чем отставшие, многие из которых все еще были с похмелья, заполонили склоны. Затем мы встретились со Сьюзен за поздним завтраком в охотничьем домике. Мне было просто приятно делать то, что мы всегда любили. Я был легкомысленным, играл с Лорен в «Мистера Варежку»: надевал варежки и они разговаривали с ней.

Наш лыжный день обычно заканчивался в это время, и наш план состоял в том, чтобы достать снегоступы и отправиться погулять с собакой. Но мы с Лорен решили прокатиться еще раз. Мы выбирались покататься на лыжах раз в год и хотели извлечь из этой поездки как можно больше. Сьюзен это не радовало.

– Вы спятили, – сказала она. – Вы больше не дети. Осторожней там, наверху.

Мы спустились на лыжах к подъемнику и поднялись на вершину Медвежьей горы. Условия были идеальными: высокое солнце, слабый ветер, хороший снег.

Это было 18 февраля 2004 года, ровно через год после того, как Эрика выписали из больницы.

Я катался на черных трассах, был лыжником, которому необходим прилив адреналина. Я уверенно чувствовал себя на склонах: носился по оврагам или перепрыгивал через гребни.

И в тот теплый день я помчался вдоль кромки деревьев. Согнувшись в поясе, заложив за спину руки с палками, я катился вниз по склону горы, и когда я заложил поворот, то услышал, как сзади меня окликнула Лорен. Я оглянулся через плечо и увидел, что ее глаза расширились.

Это последнее, что я помню.

Моя лыжа зацепилась за край, и я полетел, кувыркаясь, врезался в дерево, ударившись о него местом на стыке шеи и плеча. Я сломал лопатку посередине. Рухнув вниз головой в тридцатифутовый овраг, я приземлился в холодный ручей со сломанной шеей, поврежденным левым легким и сотрясением мозга. Лыжи повисли на замерзших ветвях. Я был в шлеме, но он не смог защитить тело. Впрочем, шлем не может даже полностью защитить голову.

Лорен не знала, что произошло. Я был там, а потом меня не стало. Она подъехала к тому месту, где видела меня в последний раз, и спустилась с холма, где я лежал в ручье. Она подумала, что я шучу – она даже засмеялась, потому что этакая шутка в моем стиле. Она ждала, когда я встану.

Но я не двинулся с места. Испугавшись, что я мертв, Лорен закричала, зовя на помощь. Лыжники откликнулись и начали спускаться с холма. Ни один шестнадцатилетний подросток не должен пережить такой опыт. Лорен была подготовлена лучше, чем большинство. Она прошла обучение лидерству в летнем лагере, и ее учили, что, если человек упал и не двигается, его голову не нужно трогать. Когда кто-то собрался поднять меня из воды, Лорен закричала: «Не передвигайте его! Не передвигайте его!»

Кто-то вызвал лыжный патруль, и пока его ждали, я оставался без сознания, но начал бормотать: «Где я? Что было дальше? У меня очень болит левая рука».

По крайней мере, я был жив.

Лыжный патруль добрался до нас, привязал меня к пластиковым саням и попытался вытащить. Но учитывая мое состояние и скользкую местность, это заняло два часа, и я опрокинулся, по крайней мере, один раз. Меня подняли на холм, а потом спустили с горы – им пришлось заблокировать всю трассу – и все это время я продолжал бормотать. Лорен позвонила Сьюзен и сказала, что я разбился. Жена встретила мое пристегнутое тело у подножия горы. «Скорая помощь» довезла нас за семнадцать миль до больницы в Ратленде, но я был слишком сильно травмирован, чтобы кто-то мог мне помочь, поэтому меня перевезли через границу Нью-Гэмпшира в медицинский центр Дартмута Хичкока.

Там я пролежал шесть дней. По просьбе Сьюзен меня соборовали. Когда я пришел в себя, первое, что я услышал, был MTV, транслирующий музыкальную элегию