раз был выходной в честь Дня Канады. Я начал обучение с нефрологии, потому что рассматривал ее как одну из многих потенциальных специальностей. Вот и я сперва решил заняться ею.

В то время ординатор не только обслуживал специальное отделение, в котором лежало примерно двадцать пациентов с проблемами почек, но и консультировал по этому поводу любого пациента из других отделений, у которого развилась проблема с почками.

Впервые я нес ответственность за принятие решений, которые могли непосредственно повлиять на здоровье пациента. И самый большой сюрприз, я бы сказал, состоял в том, что делать это надо в условиях неопределенности.

Думаю, в годы учебы мы не осознавали, как много неопределенности возникает на практике, когда речь идет о диагнозе пациента, об оптимальном лечении и о прогнозе. Так что ту ночь я провел словно на американских горках. Помню свои чувства, когда сначала штатный врач, а потом и старший ординатор ушли домой. Я остался в больнице как младший – ординатор-первогодок в свое первое дежурство. И, как я уже сказал, был выходной – День Канады, поэтому вокруг действительно оставалось не так много людей. Было довольно одиноко.

Я оказался занят практически сразу: позвонили по поводу пациента с уровнем калия в крови 8. Нормальный диапазон составляет от 3,5 до 5, поэтому показатель, равный 8, – тревожный звоночек, который обычно сигнализирует о критической проблеме с почками. У пациента может развиться сердечная аритмия, так что ситуацию следует рассматривать как чрезвычайную. У меня имелось представление о том, что делать с такими пациентами, но, конечно, все оказалось сложнее, чем пишут в учебниках. Пациент находился в отделении интенсивной терапии. У него была прогрессирующая дисфункция почек с некоторыми осложняющими факторами. Ничто не походило на учебник, но я справился.

С тех пор мой пейджер, казалось, звонил без остановки, и я переходил от одной стрессовой ситуации к другой. Меня вызвали по поводу несовместимого с жизнью уровня калия у подростка. Я поспешил в палату и с облегчением обнаружил, что медсестра имела в виду уровень калия в моче, а не в крови – что не так серьезно.

Затем был кто-то с систолическим артериальным давлением 220. Это намного выше нормы. Пациент жаловался также на головную боль и прочие симптомы, указывающие на гипертонический криз, который мог спровоцировать инсульт. Помню, как, выписывая антигипертензивный препарат, я впервые осознал, что никто не будет проверять мой рецепт, подписываясь следом. То, что я назначу, станет последним словом. Это заставило меня задуматься: уверен ли я, что выбрал правильный препарат и правильную дозу?

И так далее в течение всей ночи. После каждого экстренного вызова я сталкивался с проблемой, о которой читал и знал достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно. Но действовать, брать на себя ответственность за ситуацию, причем в срочном порядке и перед лицом неопределенности – это стало испытанием, которое я помню по сей день.

Около девяти вечера мне вдруг пришло в голову, что я не ел уже полдня. Все кафетерии были закрыты, и я не мог покинуть больницу, потому что дежурил. Единственной возможностью оставался первый этаж больницы, где была кофейня Second Cup. Там нашлось какое-то подобие вчерашней холодной лапши, которую я проглотил, прежде чем подскочить при очередном звонке пейджера.

На этот раз мне сообщили, что, к сожалению, один пациент неожиданно скончался. Я должен был констатировать смерть. Помню, в панике я подумал, что так и не научился констатировать смерть. Что я должен сделать? Могу ли я уточнить это в книге? Потом я сказал себе: «Подожди секунду. За сегодняшний вечер это первый человек, которому ты совершенно точно не сможешь навредить». Это меня успокоило.

Где-то около пяти утра появилась возможность прилечь. Я начал смену двадцать один час назад, и впереди ждало еще семь часов. В нефрологическом отделении в то время даже не было отдельной дежурной комнаты, где мог бы спать ординатор. Вместо этого один из диализных кабинетов переоборудовали в комнату для дежурных ординаторов, чтобы держать их поближе к месту событий. Это означало, что я слышал все гудки работающих мониторов. А еще в палате лежал пациент с прогрессирующим слабоумием, который во весь голос кричал «Приве-е-е-ет!» снова и снова. Я как раз засыпал около половины шестого утра, когда пейджер опять зазвонил.

На этот раз мне сообщили, что есть почка для пересадки. Человек из списка доноров умер где-то в районе Торонто, и я должен был найти пациента, которому предстояло получить новую почку. Меня это просто поразило: в первый же день работы в больнице я должен был полностью отвечать за организацию трансплантации почки. Это входило в число моих обязанностей – взять список ожидающих очереди на трансплантацию, посмотреть, кто значится на первом месте, и доставить этого человека в больницу. Все, кто отчаянно ждал замены органов, были в списке, и каждый из них оставил номер пейджера для связи. Я набрал номер человека, который был первым в списке, и принялся ждать, пока он перезвонит.

Время шло, он не отвечал, и я думал лишь об одном: как будет ужасно, если этот человек не получит почку для трансплантации.

Я ждал столько, сколько позволял протокол, но пациент так и не перезвонил, поэтому я вызвал следующего из списка. То был кульминационный момент моей поездки на американских горках – достучаться до человека и сказать ему, что для него есть почка. Он помчался в больницу, и я встретил его с семьей. Он был полностью готов к пересадке, и она прошла успешно. Человек, стоявший первым в списке, перезвонил на следующий день. Он сказал, что его пейджер лежал в багажнике машины, поэтому он не слышал сообщения. Конечно, он был разочарован, но по крайней мере он все еще оставался на верхней позиции в списке и надеялся, что ему скоро сделают пересадку.

К концу ночи я был совершенно измотан. Я пережил двадцативосьмичасовую смесь тревоги, разочарования, голода, гордости и возбуждения. Я полностью осознал, что же это значит – быть врачом. Я увидел перспективу, которую был не в состоянии понять в медицинской школе. Студентом мне доводилось дежурить, но всегда кто-то присматривал за мной, и никогда на меня не возлагали серьезную ответственность. Тем вечером я узнал, что значит быть врачом. А еще понял, почему я стал врачом.

За время моего обучения в ординатуре выдалось еще несколько таких ночей. Иногда они были очень тяжелыми, и я возвращался домой опечаленный тем, что не смог помочь пациентам. Иногда я возвращался домой расстроенный тем, что