как она перемешивает яйца, снимая сковороду с огня, пока они еще выглядят сырыми.

― Как-то… сыровато, да? ― говорю я с опаской.

Тео смеется.

― Все пережаривают яйца. Я снимаю их с огня, чтобы добавить сыр.

Она посыпает блюдо щедрой порцией тертого сыра, а также солью и перцем.

― А теперь смотри… ― говорит она.

Она переворачивает все, что в сковороде, одним движением, чтобы сыр оказался внизу, а затем снова ставит ее на огонь, чтобы расплавить.

― Яйца закончат готовиться, ― объясняет она. ― Но сыр не даст им подгореть.

Как раз в это время появляются готовые тосты.

Тео вынимает ломтики из тостера и намазывает их маслом.

― Вот так… ― Аккуратным движением сковородки она переворачивает порцию яиц так, что расплавленный сыр оказывается снова сверху, и яйца пролетают по воздуху, чтобы приземлиться на мою тарелку рядом с тостами.

Когда Тео готовит… она чертовски крута. Это совершенно другой уровень уверенности.

Я набрасываюсь на яичницу и тосты.

― Ни хрена себе… ― говорю я с набитым ртом. ― Это невероятно!

Тео смеется.

― Это просто скрэмбл.

― Да, но это лучшие яйца, которые я когда-либо пробовал. Как тебе удалось сделать их такими вкусными?

Она фыркает.

― Думаю, все дело в сливочном масле, которое я использовала.

― И почему они такие пушистые? ― Я уничтожил всю порцию за четыре движения.

Тео снова розовеет, но выглядит довольной. Я учусь различать ее многочисленные оттенки румянца ― когда она расстроена, все ее лицо краснеет, а глаза наполняются слезами, но, когда она счастлива или только немного смущена, цвет остается только на щеках.

― Скрэмбл был первым блюдом, которое я научилась готовить, ― говорит она. ― Я готовила его для мамы, когда она работала в ночную смену.

― В какую ночную смену?

― Она была медсестрой, ― уточняет Тео.

― Да? А где она сейчас?

Я ожидал, что она скажет ― в Боке или где-нибудь еще, куда медсестры уезжают на пенсию. Но я должен был уловить легкое движение ее плеч и дрожь в голосе.

Слишком поздно я понимаю свою ошибку.

― Она умерла, ― тихо говорит Тео. ― Четыре года назад.

Четыре года, которые не притупили ее боль.

Это можно услышать… тоску в ее голосе. Настоящее горе.

Не понимаю, как, черт возьми, я мог это пропустить. Казалось бы, я должен был обратить на это внимание.

Но потом до меня доходит кое-что гораздо, гораздо худшее…

Четыре года назад Тео бросила Le Cordon Bleu. Чтобы срочно вернуться сюда. Прямо перед выпускным. Из престижной школы, которую она любила.

Это бьет по мне, как молот — Я. ПОЛНЫЙ. ПРИДУРОК.

И она даже не говорит мне об этом. Она вообще никак не связывает для меня эти события: смерть матери и ее отчисление из школы. Я даже не знаю, что произошло раньше — она вернулась домой, чтобы позаботиться о маме? Или она сначала потеряла ее, а потом впала в депрессию и бросила учебу?

В любом случае, я использовал смерть ее матери против нее. Потому что я, блядь, пропустил это.

Я не могу просто проигнорировать ее слова — как бы мне этого ни хотелось, я сгораю от вины.

― Так вот почему ты не закончила школу?

Глаза Тео поднимаются и встречаются с моими, она сильно прикусывает губу.

― Ну… да, ― признается она. ― Она не хотела, чтобы я бросала учебу, сказала, что все будет хорошо, и я смогу доучиться последние несколько месяцев. Она должна была прожить еще два года. Но… рак ― сука.

Тео смотрит на свои руки. Две быстрые, горячие слезы катятся по ее щекам.

― Она умерла через месяц. ― Яростно вытирая щеки, она говорит: ― Я не жалею, что бросила учебу. Тот месяц — это то, что позволяет мне жить дальше, я бы не променяла его ни на что.

Я тяжело сглатываю.

― Я ничего об этом не знал. И в любом случае… я вел себя как мудак, когда шантажировал тебя. Я знаю, ты, наверное, мне не веришь, но я бы не стал ничего говорить Ангусу. И не скажу, если ты откажешься мне помогать. Я не должен был заставлять тебя. Прости меня.

Тео садится чуть прямее, расправляет плечи и делает глубокий вдох. Ее глаза красные и мокрые от слез, но она выглядит спокойной и решительной.

― Мы уже ввязались в это. И, в любом случае, ты был прав насчет Ангуса ― он использует меня и держит на коротком поводке. Я не замечала этого, потому что хотела верить, что он мне поможет. Что все мои труды окупятся.

― Так и будет, ― говорю я. ― Но не с ним. Это окупится, когда ты будешь работать на себя.

― Работать на тебя, ты имеешь в виду, ― говорит Тео с небольшой улыбкой.

― Нет, я не это имею в виду. ― Я качаю головой и отвечаю серьезно. ― Мы партнеры. Ты работаешь на меня не больше, чем я на тебя. Мы вместе завершим эту сделку, и ты получишь свою долю и откроешь свой ресторан. Твой контракт у меня, вот здесь.

Я достаю его из кухонного ящика и протягиваю ей, нотариально заверенный юристом, как я и обещал, с ее десятипроцентной долей комиссионных, зафиксированной в документе черным по белому.

Тео внимательно читает его, прежде чем подписать.

Ее имя, написанное красивым почерком, радует меня ― еще одно связующее звено между нами, скрепляющее этот договор.

Мне нравится быть связанным с Тео. Мне нравится работать с ней. Она находчивая и решительная. Она храбрая, даже когда ей страшно.

И она делает это одна. У Тео нет братьев и сестер, и я еще со школы помню, что у нее нет отца. Когда она потеряла маму, она потеряла все.

Я могу ей посочувствовать.

У меня все еще есть Риз и мой отец, но, когда умерла моя мама, это лишило сердец всех нас. Больше мы никогда не были прежними.

Тео может убедиться в этом сама.

Она смотрит в окно кухни на неосвещенный домик у бассейна, увитый зеленью.

Она тихо говорит:

― Я знаю, что ты тоже потерял маму.

Она знает, потому что мы вместе учились в школе, когда это случилось. Все знали. Об этом писали все газеты и журналы:

Звезда убита преследователем…

Актриса застрелена в собственном доме…

Моя мать умерла на переднем