Уже сгущался сумрак и в самом деле наползали туманы, устилая собою дно ущелья под нашими ногами, когда мы трое, не успев переодеться, стали окуривать благовониями место вокруг камня, который превратили в жертвенник. На этот раз мастер был серьёзен и прилежен как никогда, ибо от этого зависела наша жизнь. И сам совершил жертвоприношение. Крови было так много, что она стекала с камня во все стороны и, казалось, впитывалась в гальку. Часть её мы разбрызгали во все четыре стороны, произнося древние заклятья, язык которых должен был быть понятен даже павшим в древности, а остатками мастер начертил магический знак на скале.

Как только ритуал был завершен, и мы омыли руки в ручье, мастер Ванцзу велел немедля всем уходить, как можно дальше от этого места. Повторять ему не пришлось: командир Лай одним лишь повелительным жестом поддержал его, и вскоре мы все, таща за собой испуганных верблюдов, побрели прочь. Когда я шёпотом спросил старшего товарища о причинах, тот ответил, что, во-первых, этой ночью туда слетятся голодные духи со всей округи, а, во-вторых, не только мирные копытные обитают в этих горах, но и хищники.

Но, как бы ни гнал нас вперед страх, стремительно темнело, и мы сумели проделать путь лишь в девять-десять ли, остановившись в первом же довольно широком для лагеря месте. Цун Даогао выставил дозорных, а остальные сразу после вечерней трапезы разошлись по своим шатрам в надежде, что сон одолеет их тревоги и сбережет их самих до утра. И я был в числе тех, кто питал подобные надежды, но, проворочавшись час, а то и поболее того, невольно подумал о том, что то же, верно, случилось и со многими другими, ушедшими спать. И, должно быть, уже потек час Тигра, когда веки мои сомкнулись, а разум стал темнеть, и в полусне я услышал шёпот: «Спи спокойно. Ваша жертва принята».

________________________________________________________________________________

[1]闷热 — душная жара, душный. Это же нагорье на территории будущего Аррафа уже в те времена называли Макфул.

[2] Дословно "халат с отворотом", пао с двумя загнутыми лацканами.

Глава 7. Западные Врата и Многоликая Баху

Есть у пустынь и гор одно занятное сходство — даже после жаркого дня ночь непременно будет холодной, а ежли повезет, то не холодной, но прохладной. Впервые с холодом гор я столкнулся в тот год, когда отец привёз меня в Цзиньгуанди, дабы отдать в ученики моему наставнику, лао[1] Ванцзу.

Цзыцзин тоже лежит близко к горам, но непосредственно окружен лишь холмами, и не так высоко расположен, как столица. Зимой с гор порой приносит снег, но, как и морозы, он редко держится более трех-четырех дней подряд, а бывают у нас и вовсе зимы бесснежные. В Цзиньгуане на моей памяти такого не бывало ни разу. Зимы всегда морозные и снежные, потому как снег, раз выпав, мог лежать очень долго, пускай даже новых снегопадов и не случалось. И лето там оказалось прохладнее и суше, чем в родном моем городе. Отец привез меня как раз в летнюю пору, помнится, в конце шестого месяца. И до осени я особой разницы не подмечал, но уже тогда поразило меня, как после теплого или даже жаркого дня приходилось кутаться перед сном в одеяло. Наступившие же вскоре после праздника Двух Девяток холода полностью оправдывали наименованье сезона ханьлу[2]. Кабы не насмешки учителя, я бы непременно попросился бы домой. А так лишь на всю жизнь запомнил, что чем выше, тем холоднее.

Утром после вынужденного кровавого жертвоприношения в Воющем ущелье мы с облегчением пришли к мысли, что жертва и впрямь принята, и бояться нечего. Во всяком случае, ещё какое-то время. Но и мешкать никому не хотелось, посему мы двигались так быстро, как только могли, постепенно поднимаясь всё выше и выше в Наньфань Яодай. Уже на вторую ночь стало так холодно, что нам троим в палатке пришлось лечь вплотную к друг другу, дабы не замерзнуть совсем, да и то мы с Сяодином стучали зубами. Не знаю, было ль так же холодно мастеру Ванцзу, но он вида не казал и бранил нас, что мешаем ему спать.

За третий день мы полностью миновали ущелье и рассвет встретили у пологого склона невысокой горы, на которую нам предстояло подняться, дабы потом спуститься уже с другого края. Это было, должно быть, самое низкое место во всем горном хребте, не считая долины близ Мэнжэ. Горы вокруг казались огромными зубьями или гребнем на спине у заснувшего дракона. Поутру их вершины терялись в облаках. В столице мы привыкли к подобным видам, но всё ж в Южном Поясе всё оказалось совсем иначе: когда за спиной нет равнины, куда ты можешь немедля уйти и спрятаться от величия гор, то волей-неволей начинаешь чувствовать себя ничтожной песчинкой в мире богов и духов.

Я предложил в то утро мастеру вознести молитвы и Юаньлэй, и богам Небесного Императора, пускай даже без подношений. Он согласно кивнул, но сказал, что запасы всё равно истощаются, и следует, коль уж мы благополучно выбрались из теснины, поохотиться да раздобыть пищу и себе, и нашим небесным и земным покровителям. В итоге так и было сделано, и несколько утренних часов люди командира Лай во главе с его помощником и Сяодином потратили на охоту. Это замедлило наше продвижение вперед, однако мы могли ещё какое-то время не беспокоиться о пропитании и принесли хоть сколько-нибудь уместное жертвоприношение.

Подъём на ту возвышенность, ход по ней и спуск заняли у нас ещё около двух с половиной дней, а потом ещё четыре мы двигались по другому ущелью, хотя не такому же узкому и пугающему. В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмой день шестого месяца мы встали лагерем, и кто-то из наших разведчиков обратил внимание остальных на огни внизу. Так мы и поняли, что достигли земель Индрайи. Все ложились спать радостными, и командир даже позволил отдохнуть подольше, чем обыкновенно.

Примерно в час Змеи мы начали спуск и, верно, к часу Лошади вновь, наконец, ступили на ровную землю. О проходе в этом месте знали все давно, посему мы не удивились, когда наткнулись на деревеньку, охраняемую небольшим приграничным отрядом. Тут уж