громогласно.

Обратился к Авениру и призвал его к ответу,

Мол, позорит честь мундира. Авенир ему на это:

«Кто такой, что беспокоишь сон царя, откуда взялся?»

(Сам с чугунною башкою, до того вчера набрался).

«Я за жизнь царя глаголю — говорил Давид в свой рупор -

Кто с тобою будет вровень? Здесь искать такого глупо.

Ты в пределах Палестины главный, как корчмарь в таверне.

Что ж царя и господина охраняешь ты так скверно?

Приходил сегодня некто с самодержцем разобраться.

Все вы здесь достойны смерти за преступную халатность.

Вы царя не бережёте, он же ставленник Господень.

Не его ли сало жрёте? Вам трещоткой в огороде

Отгонять вороньи стаи. Где копьё, сосуд с водою,

В изголовье что стояли у царя? Какой бедою

Обернётся для народа ваша пьянка, знать несложно.

Мор, погибель — что угодно, ведь помазанник царь Божий».

Глаз продрал с таких дебатов через громкоговоритель

Царь Саул и мутным взглядом осмотрел свою обитель –

Жажда мучит с перепоя, а сосуд с водой как сгинул,

И копья нет под рукою… служку наказать скотину.

«Твой ли, сын, я голос слышу, мой Давид?» — спросил царь хрипло.

Звуки слипшиеся вышли из гортани габаритной,

Но Давид смысл понял сразу, что иного ввергнет в ступор.

Как Вольф Мессинг, он ведь знал то, что всем прочим недоступно.

Оба дар имели свыше… «Голос мой, не обознался

Царь, ответь мне, как так вышло, что врагом я оказался?

Совершил какое зло я иль за пазухою камень

Я держу, мой царь, что волен ты меня дать на закланье?

Если то по Божьей воле, для меня не будет краше

Жертвою быть благовонной от руки твоей монаршей.

Но когда здесь человечьи происки наружу вышли,

За дела свои ответишь ты пред Господом Всевышним,

Ибо, будучи в опале, не служу чужим богам я.

Тем же, кто меня изгнали, не купаться на Багамах.

Вышел ты, царь Израиля, за блохой одной гоняться –

То тебя подговорили духи, а ты рад стараться.

Паранойи бесноватой предаваться сколько можно?

Как тебе царь неповадно? Ведь помазанник ты Божий».

Пристыдил Давид Саула. И сказал царь виновато:

«Больше я грешить не буду. Возвращайся, сын, обратно.

Поступал безумно прежде, я копьё швырял, но мимо,

Впредь с тобою буду нежным, ограничусь пантомимой.

Зла тебе не буду делать, не сгубил ты мою душу.

Это ведь большая редкость, когда царь кому-то нужен.

Пощадил меня ты дважды, а на третий раз — кто знает…

Станем жить с тобой как раньше до раздора между нами.

Ублажать меня псалмами будешь ты моим полпредом

И с мулаткой на Багамах зажигать по уикендам».

Не пошёл Давид обратно, верил он царю не слишком,

Возвратил копьё сатрапу он не лично, а с мальчишкой,

А слова сказал сатрапу значимо и не пустышно:

«Да воздаст Господь по правде всем своей (особой, высшей),

Истине Его (опять же, высшей истине абстрактной,

Лишь тому она понятна, кто душой без катаракты).

То, что я царя сегодня не пронзил копьём без боя,

Сделало в очах Господних жизнь мою весомей вдвое.

Как не выбрал я мишенью возлежащего на ложе,

Так любое искушенье превозмогший превозможет…»

Эту истину мы слышим от бойца, а не от ксёндза.

Кто б донёс её мальчишкам — Не курочьте птичьи гнёзда!

Глава 27. За козла Белов ответит

За козла Белов ответит,

Раз героев он не чтит

И в Писание заметил,

Что совсем не в лучшем свете

Предстаёт порой Давид.

То проявит благородство –

Не пронзит царя копьём,

То на женщин поведётся

Иль в предел чужой ворвётся

Поработать кистенём.

Так ведёт себя порою –

Ангелок пред ним абрек.

Что сказать нам про героя –

Всё в нём, вплоть до геморроя,

Одним словом — человек.

Взять других, те много хуже.

У Саула нрав такой,

Хоть сдавай его в психушку,

Жизнь его как погремушка

У Давида под рукой.

Но не стал вполне геройски

Жизнь царя ломать Давид…

Так ли это? Мне сдаётся,

Что за этим благородством

Страх пред Господом стоит.

А на страхе что за вера

Осознать я не могу.

Взять Давида нам, к примеру,

Он не тронул изувера

Из симпатии к врагу,

От любви большой? Возможно,

Разобрался не вполне

Он в царя натуре сложной.

Что помазанник тот Божий

Отговорка, мнится мне.

Знал двуличную натуру

Он царя, ему ль не знать,

Прочь бежал, спасая шкуру.

А кому, скажите, сдуру

Вдруг приспичит умирать?

И сказал Давид: «Как шляпа

Мне когда-то здесь висеть

На болванке у сатрапа.

За бугор мне надо драпать,

Не показываться впредь

В Иудее. Так, возможно,

Я спасусь, в мои лета

Оторвусь по бездорожью…

Хоть помазанник царь Божий,

А собака ещё та…»

Встать и двинуть заграницу,

Если царь тебя достал,

Было, как воды напиться –

Ни посольств, ни экстрадиций

Древний мир ещё не знал.

За пределы Израиля

В филистимские края

Голиафа победитель

На погибель шёл в обитель,

Где убитого родня.

Выбрал из двух зол, что меньше.

Не ударить в грязь лицом

Не один бежал он спешно –

При Давиде, как и прежде,

Был отряд в шестьсот бойцов.

В филистимском граде Гефе

Он прибежище просил

У царя. Хоть был тот в гневе

По вражде к евреям древней,

Но Давиду он простил

Смерть убитого громилы.

«Пригодится парень тут –

Думал царь — а с тем служилым,

Что по случаю убил он,

Передам в Гаагский суд

Я то дело. Трибунал их

Лихо стряпает дела.

Там Давида, если надо,

Без коррупции и нала

Нам отмоют добела.

Голиаф был воин видный,

Но нарвался на шпану.

Потерять бойца обидно,

Я ж Саула и Давида

Лбами меж собой столкну» –

Так решил царь филистимский.

Враг врага — мой лучший друг.

Этот принцип, мне не близкий,

Освящён крестом Мальтийским

И господствует вокруг.

Все, кто прибыл, их семейства,

Сам Давид и две жены

Жили в Анхуса поместье…

«А зачем нам жить всем вместе,

Мы отдельно жить должны» –

Говорил Давид по дружбе

Анхусу-царю: «Старик,

При тебе на побегушках

Я живу, а бить баклуши

В одиночку я привык.

Не сочти меня нахалом,

Я ж о будущем пекусь –

Городок отдай мне малый,

И со