— Еще бы не справиться! Небось, как плохо было Сири Нордигорен, пока я не пришла, хоть там и пачкали ее доктор да сама матушка Недигорен вместе! — сказала старуха с недоброй усмешкой. — И коли господин студент верит, — продолжала она, недоверчиво глядя на меня, — то отчего же не заговорить глоток водки; не повредит!

— Ну, заговаривай свою водку и приходи; наверно, поможет! — сказал я, желая как-нибудь проникнуть в знахарские тайны Берты.

Старуха достала из разрисованного цветами шкафчика низенький графинчик с водкой и рюмку с деревянной подставкой, налила в рюмку водки, поставила рюмку в сторонку на очаг и помогла мне разуться. Потом она принялась крестить рюмку и нашептывать на водку, но так как сама-то была туга на ухо, то ее шепот оказался довольно громким, и я слышал от слова до слова все заклинание:

Ехала я на лошадке своей, Ногу себе повредила она; Мясо на мясо, на кровушку кровь Стала я класть, и здорова она.

Тут шепот перешел в неясное бормотанье, закончившееся четырехкратным «тьфу» на все четыре стороны.

Потом она опять уселась на край печурки. Холодная, быстро испаряющаяся спиртная влага, которую старуха вылила на мою воспаленную ногу, приятно освежила ее.

— Уже действует, Берта! — сказал я. — Но объясни мне, что такое ты нашептывала?

— Ни за что! Ты еще наговоришь на меня пастору да доктору! — возразила Берта с лукавой усмешкой, показывавшей, что не очень-то она боится обоих. — Да и тот, кто научил меня, взял с меня обещание, что я не открою этого ни одному крещеному человеку, только кровному своему. Я и клятву дала, да такую страшную, что и не приведи бог больше так клясться.

— Ну так нечего и спрашивать тебя об этом, — сказал я, — но ведь не тайна — кто тебя научил этому? Должно быть, ловкий знахарь?

— Да, уж это верно, что ловкий. Сам дядюшка Мадс из Хура, — ответила Берта. — Он на все мастер был — и ворожить, и нашептывать, и мерять, и заговаривать кровь и всякие болезни; ну да, признаться, и колдовать, и напускать порчу тоже умел. Он и научил меня. Да вот как ни умен был, а сам от колдовства не уберегся.

— Как так? Разве он был заколдован? — спросил я.

— Нет, этого-то с ним не случалось, — сказала старуха. — А только раз вышло с ним такое, что он потом ходил, точно оплеванный, не в себе. Наваждение такое было. Вы вот, пожалуй, и не верите, — продолжала она, испытующе поглядывая на меня, — но ведь он мне дядей приходился, и сам не раз рассказывал и божился, что все так и было.

Дядюшка жил в долине Хур и частенько хаживал в горы рубить дрова и пилить бревна. И была у него привычка там и заночевывать. Сколотил он там себе шалаш, раскладывал у входа костер да и спал себе в шалаше всю ночь. Раз также вот рубил он еще с двумя товарищами лес, и только свалил здоровый ствол да присел отдохнуть, как вдруг к самым его ногам скатился с горы клубок. Чудно это ему показалось, побоялся он тронуть клубок, и хорошо, кабы так и оставил его. Да взглянул он вверх, на гору, откуда скатился клубок, а там сидит девушка и шьет. И такая красавица, что так вот и сияет вся. «Подай мне клубок!» — говорит она. Он и подал, да долго с места не мог сойти, все любовался на нее — налюбоваться не мог, такой она показалась ему сдобной. Наконец, надо же ему было опять взяться за дело. Поработал он с часок, да и опять поглядел на гору — девушки уже не было. Но целый день она у него из головы не шла: диковинно ему это все казалось. Вечером, когда пришло время ложиться спать, он захотел непременно лечь в середине между товарищами. Да мало толку! Ночью она явилась, и ему волей-неволей пришлось идти за нею. Вошел он с ней внутрь горы, а там все так разукрашено, разубрано, что он в жизни ничего такого не видал. Пробыл он у нее там трое суток. На третью ночь под утро проснулся опять между двумя своими товарищами. Те думали, что он ходил домой за припасами; он так и сказал им. Но с тех пор он долго не в себе был; сидит-сидит, да вдруг как начнет скакать, а потом пустится со всех ног бежать. Находило на него, значит.

Прошло уже порядочно времени, и раз рубил он жерди для изгороди в поле. Только забил клин в чурбан, глядит — жена ему из дому обед принесла, жирную кашу, и в таком светлом, блестящем котелке, точно из серебра.

Она села на опрокинутый чурбан, а он отложил топор и уселся на пень рядом, да вдруг и заметил, что она прячет в трещину чурбана длинный коровий хвост. Понятно, он и не дотронулся до еды, а потихоньку вытащил из чурбана клин, так что хвост-то ущемился, да перекрестил котелок. Откуда у нее прыть взялась! Вскочила так, что хвост оборвался; хвост остался сидеть в тисках, а ее самой и след простыл. Котелок оказался простой берестянкой, а каша коровьим пометом. После того он просто не смел ходить в лес, — все боялся, что она будет мстить ему.

Но вот лет через пять пропала у него лошадь, и пришлось ему идти отыскивать ее. Только вошел он в лес, как очутился в какой-то хижине, у каких-то людей. Он и понять не мог, как попал туда. По горнице ходила уродливая баба, а в углу сидел ребенок, так лет четырех. Баба взяла большущий жбан с пивом и подошла к мальчишке: «Ступай, снеси отцу глоток пива!». Дядюшка так испугался, что давай бог ноги. С тех пор он и не видывал и не слыхивал ничего такого, а только долго не мог оправиться, точно шальной ходил.

— Ну, так не искусный знахарь он был, а дурень, твой дядюшка Мадс! — сказал я. — Иначе бы он сумел справиться с таким колдовством. Впрочем, эта история с клубком довольно забавна.

С этим Берта согласилась, но Мадс все-таки