– А это далеко? Мне надо позвонить домой. У меня мама с ума сойдёт.

– Не самая удачная идея. Звонить домой – это выдать себя. Я потому так успешно скрывался эти годы, что напрочь отказался от общения с миром.

– А если я позвоню не домой? А, например, подруге, которая передаст родителям, что со мной всё в порядке?

Это у профессора возражений не вызвало и вскоре он остановился у станции метро. Матвей и Лика вышли в поисках телефонной будки.

– Может, рванём отсюда? – предложил Матвей, указывая на вход в метро.

– И куда я пойду? Домой, зная, что в любой момент там появятся эти живодёры? Тебе хорошо, ты уедешь домой, и всё. Тебя искать не будут. Да и что тебе со мной возиться? Ты прав. Иди. Я пойму. И не обижусь.

– Лик, ты совсем? – Матвей покрутил пальцем у виска. – Как же я тебя брошу? Ты, между прочим, самое светлое моё воспоминание о детстве. Честно.

– Воспоминание и только? – улыбнулась она слегка разочарованная.

– Ну, в смысле, что ты мой друг с детства. А друзей не бросают в беде. Да и вообще… – он смутился от досады, что наговорил какой-то ерунды. – Вон будка!

Лика вставила карточку в щель автомата и набрала Настю. К сожалению, та не отвечала и Лика оставила ей голосовое сообщение. «Настя, это я, Лика. Большая просьба, позвони моим родителям или зайди к ним. Скажи, что со мной всё в порядке. Я с Матвеем Ветровым. Я просто пока не могу сама им позвонить. Сделай это, пожалуйста. Спасибо».

Профессор вроде как спал, откинув голову на спинку сиденья. Лика ещё раз подумала, не совершает ли она ошибку, доверяясь этому человеку. Если бы она могла прочитать его мысли? А что, если попробовать?

– Постой вот так, – попросила она Матвея. Встала за его спиной так, чтобы видеть спящего Стропалецкого. На миг ей стало страшно – вдруг не получится или, наоборот, получится, да так, что обратно не вернётся – ходи потом с лицом пожилого дядьки. С этими залысинами и морщинами. Лицо уже почти привычно зачесалось, но в этот раз Лика не хотела полной трансформации, ей достаточно было лишь начала. В голове мелькнули какие-то вспышки, искры и потом появилась чёрная пустота. Лика с досадой прервала процесс. Видимо, не всегда она может превращаться. Или профессор знает какой-то секрет, блокирующий копирование его личности и копание в мыслях?

– Всё в порядке? – озаботился Матвей. Она кивнула, и тогда они забрались в машину.

Стропалецкий проснулся, потёр лицо руками и повёз их дальше.

***

Профессор обосновался в ближайшем пригороде по дороге на Выборг. Кирпичный одноэтажный дом с мансардой, прятался в самом конце улицы небольшого посёлка.

– Сейчас будем есть и разговаривать, – объявил профессор, ставя чайник на плиту. – Вы пока смотрите, что там в холодильнике, а я пойду, поменяю номера на машине.

Когда он вернулся, Лика уже пожарила яичницу на большой сковороде. Человек, вошедший на кухню, никак не походил ни на профессора, ни на водителя в синей бейсболке. Во-первых, он был лыс, во-вторых, носил большие круглые очки, придававшие ему вид учителя средней школы, в-третьих, имел сероватый оттенок кожи. Лика нахмурилась, разглядывая этот новый образ.

– Вы всё время меняетесь? – она разложила по тарелкам еду.

– Приходится. Иначе меня давно бы вычислили.

– Значит, тогда шесть лет назад, вы тоже играли роль?

– Да, тот образ был наиболее удачен. Я скопировал его из какого-то учебника по медицине. Грим, парик, очки…

– Но… разве вы не можете… ну, превращаться? – удивилась Лика. Гривцов же говорил, что профессор на его глазах принял его собственный облик.

Стропалецкий покрутил шеей и хмыкнул.

– Не всё так просто. Ты, наверное, уже знаешь, как можно вычислить арга?

Лика помотала головой, но потом кивнула.

– Глаза? Да, я догадалась сама. После того как Вернон светил мне в глаза фонариком.

– Он видел?

– Нет, я была в линзах. Он не успел. Но они всё равно меня ищут. Зачем?

– Они подозревают. У них нюх, я бы сказал. Это наёмники Бореуса.

– Это всё какой-то бред.

– Это не бред. Во всяком случае, этому бреду не одна тысяча лет.

– Что?

– Когда я начинал своё исследование, я и подумать не мог, куда это меня заведёт. Я был молодым земским врачом в Забайкайле. В числе прочих ко мне иногда обращались рабочие с серебряных рудников. У них были профессиональные заболевания, в том числе аргирия. Так называемый переизбыток серебра в организме. Серебро хороший антисептик, но в больших дозах – яд. У многих рабочих серебро накапливалось в печени, слизистых, в эпидермисе. Отсюда серый цвет кожи и сетчатки глаз. В принципе эта болезнь не смертельна, и они продолжали работать.

Один раз ко мне обратился один из таких рабочих. Он уверял, что может превращаться в соседа. Сначала я решил, что тут пора подключать психиатрию, но потом убедился, что он не фантазировал. Я взял у него образец крови. И это положило начало моим опытам. Конечно, на жалование земского врача делать это было нелегко, но у меня образовалось небольшое наследство, и я оставил врачебную деятельность. Организовал лабораторию и стал путешествовать по стране в поисках такого же феномена, как мой рудокоп. Аргирия не очень распространённое заболевание. Оно развивается медленно. Обычно в течение десяти лет прямого контакта с серебром. Ювелиры, горняки… У некоторых из них наблюдались необычные свойства. Незначительные. Один, например, мог удлинять нос, чем, кстати, и зарабатывал на жизнь, когда покалечился в шахте. Я ездил по стране, собирал образцы крови, пытался выявить закономерность, почему серебро оказывает на отдельных людей такое воздействие, но ничего не получалось. Может, я бы и разорился вконец с этой своей затеей, но тут вмешалась революция…

– Вы про девяносто первый год говорите? – уточнил Матвей.

Профессор вздохнул.

– У нас, молодой человек, революция была пока одна, всё остальное это мышиная грызня за власть.

– Чего? – Матвей посмотрел на Лику. – Он хочет сказать, что ему сто лет? – Лика пожала плечами. – Да, ты посмотри на него. Он похож на столетнего старца? – Матвей громко фыркнул.

Стропалецкий не мешал им обсуждать себя, мешал сахар в стакане с подстаканником и смотрел в стол. Потом продолжил:

– Революция застала меня в Италии, куда я поехал в надежде издать несколько своих статей. Ведь российское научное общество не принимало мои исследования всерьёз. Через знакомых я получил известие, что моя лаборатория сгорела, а с ней и все образцы и документы. Возвращаться, по сути, было некуда и незачем. Надо было как-то устраиваться в новой реальности. Тогда я ещё не знал языка, поэтому претендовать на место врача в какой-нибудь клинике не мог. Перебивался случайными заработками, переезжая с места на место. И вот в одном городке я и встретил его. Настоящего арга.