перепросил я. — Хм-м. А ну, Кощей, позови Лесовичку!

— Да как же я её позову? — удивился Кощей. — Лесьярушка — девица с характером, с самой юности такой была. Приходит лишь тогда, когда сама захочет.

— Угу. Когда захочет, значит. — Я выхватил меч и приставил к горлу Кощея. Крикнул: — Лесьяра! Для того, чтобы ты появилась, мне обязательно нужно начать его убивать? Или угрозу жизни возлюбленного и так срисуешь?

Некоторое время ничего не происходило, а потом воздух в подвале загустел. Соткался в вихрь, вихрь — в Лесовичку в обличье юной красавицы. Которая ринулась на меня с кулаками.

— Отпусти Славомыса, злыдень! Что он тебе сделал?

— Отпущу обязательно. И ничего не сделал. Ну, то есть, сделал, конечно, но в данный момент — без претензий. Просто скажи, ты можешь помочь домовому?

— Домовому?

Я ткнул пальцем. Лесовичка обернулась и увидела домового. Тот ещё больше уменьшился и уже почти истаял, сквозь прозрачное тело видны были осколки кирпича, на которых лежал.

— Ох, бедненький… — Лесовичка мгновенно забыла о Кощее, присела рядом. — Кто его так?

— Черти. Славомыса твоего подданные.

— Он не мой! — оскорбилась Лесовичка. Как будто не сама только что требовала освободить возлюбленного.

Взяла домового за крошечную, едва различимую ладошку. И принялась что-то шептать. Тельце домового дрогнуло. Он вскрикнул, выгнулся дугой. Закричал, как от невыносимой боли.

Неофит дёрнулся к Лесовичке. Я опустил меч — удерживать Кощея необходимости уже не было, — поймал Неофита за плечо.

— Не мешай!

— Но ведь обижает она дедушку!

— Она дедушке жизнь спасает. Без побочек, видимо, не обойтись.

В тельце «дедушки» между тем потихоньку возвращались краски.

Когда Лесовичка отпустила его руку, домовой по-прежнему оставался крошечным, но истаивать передумал. Тело, хоть и уместилось бы сейчас на ладони, выглядело вполне материальным. Я подошёл ближе.

— Спасибо, сестрица, — донеслось до меня.

— Сочтёмся, братец, — наклонила голову Лесовичка. — А спасибо — не мне. Вот этого доброго молодца благодари. — Она указала на меня.

Домовой посмотрел на меня и вдруг заплакал.

— Кто б когда сказал, — услышал я сквозь рыдания, — что охотника буду благодарить, что жизнь мне спас!

* * *

Отец Василий отправился шарашиться по Смоленску. Я наказал Харисиму приглядывать за ним вполглаза. А отцу Василию наказал по окончании экскурсии отыскать оплот и попросить переместить его ко мне. Я уже верну в Нюнькино. Вряд ли у кого из смоленских ребят есть якорь непосредственно там.

Неофита пришлось телепортировать домой. Мы с ним секунды полторы прорабатывали версию сразу ко мне, но решили, что это негуманно по отношению к родителям. Унесли пацана среди ночи исполнять нечто загадочное, а он потом и вовсе пропал. Нет, пусть уж успокоит. Да и вообще, рождественские каникулы неплохо бы провести со своими. Успеем ещё в одном окопе посидеть, когда та тварь с орбиты в гости придёт…

Славомыса-Кощея я перенёс к себе домой и понял, что — всё. Слишком уж насыщенный выдался… ночь.

Тётка Наталья собрала внеочередное пожрать, и мы с Кощеем уселись за стол. Я разлил по стопкам очередную бутылку наливки. Вот дожил до жизни хорошей — сижу, с бывшим царём загробного мира накатываю.

— Давай, — поднял я стопку, — за победу над фаши… Эм… В общем, за нас с вами и за хрен с ними.

Кощей возражать не стал. Выпили. Первый эффект тёткинатальиной наливки — в голове прояснилось и наступил бодряк. Потом срубит, но я на то и рассчитываю. Хоть пару часов качественно поспать. «Качественно» — это без снов, как мёртвому.

— Н-да, — подвёл я чисто звуковой итог случившемуся. — Слушай, ну с твоим бывшим царством надо чего-то решать. Это ж не дело.

— Не дело, — согласился Кощей. — Везде порядок должен быть. А без головы порядка не будет никогда. А чего ты думаешь-то? Иди и правь. Они ведь звали тебя.

В голосе послышалась тщательно скрываемая ревность.

— Куда ж мне… У меня тут хозяйство, скотина, другое…

— Не понимаешь ты, от чего отказываешься. Целым миром властвовать! Миром, который каждый миг всё больше и могущественней.

— Угу, офигенное описание вакансии. А придёшь и по факту — сторож на кладбище, с окладом в размере прожиточного минимума.

— Не пойму я тебя…

— Что к власти не рвусь?

— Известное дело. Чего же ещё хотеть-то, о чём мечтать?

— Я, может, другой. Я, может, совсем не про это. Может, моя жизненная цель — это составить полнейшее описание всех подвидов комара обыкновенного.

— Чего? — скривился Кощей.

— Того. Кому она нужна, эта власть твоя? Обо всём голова болит, за всё отвечаешь. Можно, конечно, на кого-то всю рутину свалить, но тогда ещё непонятнее: нахрена? Чтоб на коленях все ползали и ноги тебе целовали? Так я от такого не возбуждаюсь, проблем с самооценкой нет. Какие там требования к кандидату?

— Волевой человек нужен. И сильный. — Кощей взял бутылку и вновь наполнил рюмки. — Чтоб черти слушались.

— Это-то понятно. И всё, что ли?

— А чего ж ещё?

Тут хлопнула входная дверь. Послышались шаги и сопение, не характерные ни для кого из домашних. Я с интересом уставился на входной проём. Вскоре там появился Гравий.

— Здравы будьте, — сказал тот меланхолично.

— И сам не хворай, — согласился я. — Слушай, Гравий, а ты к власти как относишься?

— Храни, Господи, государыню-императрицу.

— Это понятно. Я, в смысле, властвовать любишь?

— Хлопотное. С людьми. Не поймёшь, когда с ним как с другом, когда как с подчинённым надо. Обижаются. И треплются вечно почём зря.

— А если властвовать над теми, кто тебе точно не друг?

Гравий задумался. Я подкинул ещё дровишек:

— И никакого общения. Вообще. Никогда. Хочешь — молчи хоть тыщу лет.

— Это где такое? — заинтересовался Гравий.

— Ты бери рюмку в кухне, да подсаживайся.

В общем, Гравий наживку заглотнул. Я не испытывал никаких угрызений совести. Всё честно объяснил и раскрыл все нюансы. Кощей ещё больше нюансов выкопал.

— Бессмертным будешь, — заявил он.

— Как так? — поглядел на него Гравий.

— А вот так. Нет там времени, не идёт оно. Каким войдёшь — таким и останешься. Не помрёшь, если не убьют. А не будешь дурака валять — так и не убьют. Чертям спуску не давай, главное. Не друзья они тебе, как бы ни льнули, чего б не брехали. Доброты не понимают. Если покажется, что чёрт перед тобой выслуживается особливо, что как будто поощрить его нужно — сразу бей. Чем сильнее — тем лучше. За службу — никакой благодарности. Чуть подобреешь к кому — сразу сожрать попытаются.

— Так они ж сами царя просят…

— Соображать-то они могут, когда надо. Да только порывами. А нормальное