моей спутнице, в моей верной семиструнной гитаре. Она пела целых четыре десятка лет, продолжает петь и сейчас. Она весела, моя гитара, и только иной раз, когда, после обжигающей плясовой, она протяжным голосом запоет мою любимую стариковскую: «Час смерти», я чувствую прошедшие годы и надвигающуюся старость.

Час смерти пробьет над тобою,

И прежде чем очи закрыть,

Велите гитары с собою

В могилу сырую зарыть

И помня обычай наш старый,

Товарища мы вспомянем

И грустную песню с гитарой,

Цыганскую песню споем.

И под звуки «грустной цыганской песни» я чувствую: за моими плечами вырастает тяжелая котомка полувековых (мне сейчас под 60) скитальческих впечатлений.

Чего только нет в этой, туго набитой пестрыми встречами, нерадостными ночами, странными неожиданностями, горемычными минутами и, надо признаться, даже былыми унижениями, – чего только нет в этой цыганской котомке!

Сейчас я достаю со дна самый старый свиток: я, 14-летний парнишка, приехал вместе со своим старым дедом из далеких кочевий в Тулу. Я уже знал лошадье ремесло, рыболовство и готовился стать степным таборным цыганом. Но у меня умирал отец, и два года пришлось провести у его постели, а затем – путь, по которому шли многие из нашей семьи, путь, отмеченный дружбой песни и гитары. На этом пути стояло и стоит посейчас много Поляковых. Человек, пожалуй, пятнадцать.

Среди них знаменитая цыганка пушкинской поры Татьяна Степановна Пономарева, знавшая встречи у «Яра» с самим поэтом, позже – мой дядя, известный Михаил Николаевич Поляков – того знал весь Петербург, и в наше время мои родные – сестра Настя Полякова и брат Дмитрий.

Хор Егора Полякова на гастролях в Сочи. Конец 1920-х

Свою гитару впервые я вынес на эстраду у «Яра». Здесь в хоре уже служили мои сестры, сюда же в 1887 году выписал меня себе в подмогу гитаристом главарь хора Николай Иванович Хлебников. Жизнь у «Яра» растянулась на три десятка лет. Она связалась с несколькими сотнями московских цыган и многими известными именами «гостей» – «цвета российской интеллигенции». Писатели – Станюкович и Боборыкин, «всероссийский златоуст» Плевако, художник Коровин (мы не раз ездили с ним на Синявское озеро рыбу удить), буйный Федор Шаляпин и другие. Как в тумане, стоят в моих воспоминаниях толпы бражничавших в кабинетах знаменитостей, как проклятие, рисуются «ночи безумные, ночи бессонные», и лихачи, и встреча солнца на Воробьевых горах, и завтраки в «Праге».

Высокое подлинное искусство цыганской песни и пляски в то время служило развлечением и прихотью кутящей буржуазии, каждый из нас был на положении лакея, над которым любой подгулявший гость мог издеваться «сколько левая нога того захочет». Так, например, б. великий князь Николай Николаевич не знал предела своим удовольствиям; приезжая в «Яр», он заставлял нас по три-четыре часа беспрерывно развлекать себя, когда же закостеневшие пальцы отказывались перебирать охрипшие струны гитар и измученные голоса умолкали, – бутылки, тарелки и бокалы летели в нас, брошенные «разгневанной десницей его высочества».

Отказа работать ни при каких условиях не могло быть, так же как и невозможно отказаться от угощения, предложенного гостем, которое подчас выражалось в кубке, вмещавшем две-три бутылки водки. И это количество «за здоровье государя императора» должно было быть выпито залпом, что не раз кончалось смертью. Перечислить все те издевательства и мытарства, которые нам пришлось испытать, нет никакой возможности, ибо для этого пришлось бы исписать сотни страниц.

…Зимнее сияющее утро, по шоссе от «Яра» в город, в цыганскую Живодерку, что в Грузинах, ползут долгуши. На них клюют носами сонные хористы (мы работали с 10 час. вечера до 5 утра). Порою долгуши не едут по домам, а заворачивают в знаменитую «Молдавию» попить чайку…

Далекое время!.. Тяжелое время… О нем напоминает мне истертый моими руками гриф на старой гитаре.

Что скрывать: революция испугала цыган. Закрыли «Яр». А как без «Яра» прожить московскому цыгану? И жить пришлось первые годы нелегко. Мне пришлось даже на время забыть гитару, сменив ее на топор дровокола – чернорабочего в булочной МСПО. Правда, к 1921 году я получил повышение до раздатчика хлеба, но воспользоваться им мне не пришлось, так как к тому времени я уже организовал хор при Главполитпросвете. Разве цыган без гитары и песни – цыган? Потом я со своим хором стал выступать на митингах с многотысячной толпой, под открытым небом на передвижных трамвайных платформах и грузовиках, давая десятки концертов в день. Эти концерты самое острое из моих впечатлений. Последние годы стали для нас более устойчивыми. Теперь ежедневно передо мной не зеркальные залы «Яра», не дебоширящая знать или же распоясавшиеся толстосумы, а скромный зал нарпита. Туго набитая воспоминаниями котомка моей цыганской жизни, много горьких страниц в моем прошлом, и оттого после плясовой рука особенно нежно ложится на истертый гриф моей гитары и ухо не устает слушать любимые слова:

Час смерти пробьет над тобою,

И прежде чем очи закрыть,

Велите гитары с собою

В могилу сырую зарыть.

…Дожив до 57 лет, я видел, как во времена царизма цыгане, обладая громадным природным талантом, в силу экономических условий применяли его лишь в ресторанных кабинетах, теперь же я верю, что наше раскрепостившееся искусство окончательно вырвется из стен пивной и завоюет себе должное место. Я верю, что еще увижу этот момент…[18]

Цыганщина на эстраде

Нельзя сказать, что понятие «цыганщина» возникло в годы нэпа. Еще со второй половины XIX столетия цыганским романсом называют фактически любую песню, где так или иначе упоминаются цыгане, а в дальнейшем вообще все композиции, выдержанные в удалой а-ля «таборной» манере. С 1860-х годов на эстрадах Петербурга и Москвы с большим успехом идут оперетты под названием вроде «Цыганские песни в лицах», где стилизованные романсы исполняются артистами, не имеющими к «фараонову племени» никакого отношения.

Популяризации подобного репертуара способствует и выход в свет огромного количества нотных сборников с манящими названиями «Ночь у “Яра”», «Песни веселья и грусти цыган», «Цыганские ночи». Постоянными авторами этих изданий становятся известные русские композиторы и поэты.

Таким образом, «цыганщина» – обычный жестокий романс, исполняемый в определенной манере, с гипертрофированным выражением чувств. Возрождение его популярности в короткий период нэпа вполне понятно: люди, пережившие лишения первых лет советской власти,