– В среду или четверг. В среду. Точно.

– Постойте, – нахмурился Артем. – Но ведьИванова в тот момент еще была жива.

– Ну, меня спросили, видела ли я эту женщину…Серафимович то есть. Я все и рассказала.

– Про парня тоже? – уточнила я.

– Конечно. Объяснить же надо было, почему я этуСерафимович запомнила. Парень к ним так и не подошел. Женщины с вокзала, и онследом, и вроде как таится.

– Таился, или Иванова все-таки его видела?

– До того, как Серафимович встретила, конечно, видела.Я же рассказывала. А как встретила, в его сторону даже не смотрела. Она такаявозбужденная была.

– То есть приезду Серафимович она была очень рада?

– Конечно. Я еще подумала, сестры, наверное. Илиподруги, но давно не виделись. И Серафимович вроде как не ожидала, что еевстретят радостно, вроде настороженная какая-то была. А другая повисла на ней ивсе приговаривала: “Ника, солнышко…”

– И все это вы рассказали следователю?

– Ну… менту, что меня спрашивал.

– А фамилию его помните?

– Нет. Зачем мне фамилия? Я и на документы не смотрела.

– Он вас просил составить словесный портрет Ивановой иэтого парня?

– Конечно. Я составила. Полдня потратила, даже головаразболелась.

Мы переглянулись с Артемом уже в некотором недоумении.

– А почему вы сегодня позвонили?

– Ну, как же. Вчера по телику в новостях две фотографиипоказали. Мы-то сколько мучились, но все равно не очень похоже получилось, атут обе сразу. Ну, я звонить, что, мол, точно она, Иванова то есть.

– А кому звонили? Милиционер, что с вами беседовал,телефон оставил?

– Оставил, но я куда-то бумажку засунула. Позвонила 02,там телефон назвали. Вот и все.

А парня нашли? Боюсь, он не очень похожий получился.

Мы спешно допили кофе и простились с Анной.

– Что за черт, – бросил Артем по дороге кмашине. – Выходит, все это время фоторобот Ивановой был в отделении, а яоб этом знать не знал?

– Ну, такое случается. Артем, сегодня же, сейчас жезвони в Бодайбо, вытряси из тамошних ментов всю душу, но все узнай об этойСерафимович. Должно быть что-то интересное. Женщина приезжает сюда, ее радостновстречают, а на следующий день она уже труп. При этом неподалеку маячит парень,с которым, похоже, встречающая хорошо знакома, но представить его “Нике,солнышку” не пожелала. У Ивановой имелись веские основания не рассказыватьмилиции о своем близком знакомстве с убитой. Ее допрашивали, но она промолчала.

– Допустим, подозревала, что подружку убил тот самыйпарень?

– А что? Убил, а вслед за первой жертвой избавился и отИвановой. К чему ему свидетель?

– Стоп. Мы уже знаем, Иванову убил другой человек, левша.

– Да помню я. Чего влез, все так складно выходило.Иванова, испугавшись буйного нрава дружка, поделилась сомнениями с Тюриной, врезультате та даже не успела допить свой чай в подсобке. Короче, найди мнелюбовника Ивановой.

– Легко сказать “найди”, – хмыкнул Артем. –Одного не могу понять, как же так вышло… – Он не договорил и лишь досадливобросил: – Вот бардак…

Я пожала плечами, философски заметив:

– А где по-другому?

В отдел мы прибыли минут через двадцать. Вешняков пылал праведнымгневом, а я тихо-скромно устроилась в его кабинете, наблюдая за Сашкой, которыйвсе осторожно обнюхивал. Кабинет был так себе, ничего интересного, и язаскучала, а когда я скучаю, в голову приходят разные мысли, иногда стоящие.Вот и сейчас одна такая посетила меня. Я набрала номер мобильника Деда.

– Привет, – сказала я застенчиво. – Ты сгубернатором Иркутска не знаком?

– На что он тебе? – нахмурился Дед. Вот таквсегда, нет бы просто ответил, обязательно свой вопросик ввернет.

– Надо тамошним ментам дать по шапке. Тянут, заразы, сжизненно важными сведениями.

Я коротенько обрисовала ситуацию, Дед буркнул:

– Хорошо.

А я приободрилась: наябедничаешь, и на душе становитсякак-то светлее.

Вернулся Артем, лицо багровое, глаза злые, ясно, нет порядкав родном отечестве, то бишь в отделе.

– Чем порадуешь? – лучисто улыбнулась я, стараясьподнять ему настроение. Он ответил весьма эмоционально, попил водички,отдышался, начал менять окраску с багровой на ярко-розовую и наконец перешел кизложению.

– Все так, как она сказала, и фоторобот есть, ипоказания… Ума только нет.

– У кого? – насторожилась я.

– Короче, парень, что с ней беседовал, в настоящиймомент в командировке, в области. Уехал на следующий день. Сейчас сунулся в егостол… убил бы, ей-богу.

– А поговорить с ним можно?

– Говорю, он в области.

– Но телефон там есть?

– Черт его знает, – пожал плечами Артем, нопобежал выяснять, вернулся через полчаса, и опять в сильном гневе, выпил двастакана воды и еще долго сидел, отдуваясь.

– Ну и?.. – поторопила я.

– Говорит, докладывал. А Карпов глаза выпучил: впервыеслышу… борцы за раскрываемость. – Он так горько охнул, что у меня сердцесжалось: в самом деле страдает. Хотя должен был бы привыкнуть. Левая рука незнает, что делает правая, а голове вовсе знать ни к чему, чем там руки заняты.

– Ладно, не переживай, – попробовала я утешитьего.

Тут позвонил Дед и коротко сообщил, что в ближайшее времяответ на запрос будет у меня на столе. Правда, не уточнил, на каком. Стол уменя есть, и даже не один, в кухне и то несколько. Но как-то не верилось, чтокто-то кинется загружать их бумагами, а в конторе Деда у меня не было не толькостола, но даже кабинета. Терпеть не могу кабинеты, оттого Дед и не настаивал,чтобы я в нем сидела. А может, просто не желал, чтобы я ему глаза мозолила. Кактолько мы выиграли выборы, я в своем кабинете, с его благословения, затеяларемонт, который протекал весьма вяло из-за невозможности выбрать подходящиеобои. Другого бы уже призвали к порядку за такие выкрутасы, но меня-то Дедлюбил, точнее, хорошо знал, оттого легко уступал в малом, чтобы выиграть вбольшом.

Эти размышления ненадолго отвлекли меня, и Артем спросил:

– О чем задумалась?