Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другая его тут же бросила бы. Но не Елена. Эта сцена ее не очень напугала, гораздо сильнее поразила сила любви, которую испытывал к ней молодой поэт. В их кругу не любят так дико и необузданно. Он все принимает слишком близко к сердцу, в сравнении с ним другие люди кажутся холодными, блеклыми. К тому же, когда проходит первое волнение, выясняется, что он великолепный любовник, и они все лето не вылезают из постели, совокупляясь беспрерывно в разных позах и разными способами, и вскоре она уже ждет их свиданий с таким же нетерпением, что и он. Когда Виктор возвращается из Польши, местом их встреч становится квартира его друзей, где Эдуарду было поручено поливать цветы. Летом в Москве стоит ужасная жара. После полудня они ходят по квартире голые, вместе принимают душ, возбуждаются, стоя рядом и рассматривая в зеркале свои тела: его – загорелое и ее – ослепительно белое. В конце августа с дачи возвращаются хозяева квартиры, пора освобождать жилплощадь, но тут Эдуарду везет во второй раз: его приятельница сдает комнатушку в девять квадратных метров – настоящая роскошь, упустить такую удачу было бы непростительно. К тому же новое жилье находится в двух шагах от того места, где живут Виктор и Елена, – по другую сторону Новодевичьего монастыря. Для Эдуарда это просто знак судьбы, и когда Анна возвращается из Латвии, он вынужден сделать то, что в принципе внушает ему отвращение: он ей лжет. Говорит, что та комната, где они жили до лета, уже занята, и, пока найдется что-то подходящее, он спит на диване у друзей, куда не может ее привести. И что он нашел, тоже временно, еще одно место, но на другом диване и у других друзей.
Он мог бы с ней поговорить честно, признаться, что влюбился в другую женщину. Это надо было сделать, ложь ему противна, но он не осмеливается: боится ее реакции, ее безумия, боится убить ее этой новостью. А между тем Анна прекрасно выглядит, она спокойна, лето, проведенное в Прибалтике, пошло ей на пользу. Ему кажется, что она изменилась, и не только потому, что ей стало лучше. Неясные ощущения подтверждаются, когда они ложатся в постель: она ведет себя не так, как обычно. И хотя он влюблен в другую, его это тревожит. На следующее утро, когда она еще спит, он роется в ее чемодане и находит там дневник, который она вела летом. Она пишет о природе, о море, о цветах, о своем новом увлечении – живописи, а на следующей странице признается в безумной, чувственной страсти к отцу Дагмар, старому бородачу-художнику с головой фавна. Эдуард потрясен, он вне себя от ревности. Проснувшись, Анна ходит взад и вперед по комнате: как же она спокойна, эта лгунья и изменница! Совесть ее совершенно не мучает!
Ничем не выдавая себя, он уговаривает Анну вернуться в Харьков на время, пока он не найдет подходящую комнату на двоих. На следующий день он провожает ее на вокзал, и все это время его мучают видения двух тесно сплетенных в объятии тел – ее, толстого и бесформенного, и его, старого и узловатого. И его не утешает сознание того, что ему принадлежит роскошное, изящное и гибкое тело маленькой богатой девочки: впрочем, он прекрасно осознает, что оно ему вовсе не принадлежит, что маленькая богатая девочка просто им пользуется, нимало не заботясь о его чувствах. Эдуард страдает. Он покупает для Анны продукты в дорогу, следит, чтобы она была удобно устроена. Их расставание планировалось как временное, но он чувствует, что все кончено. В Москву она уже не вернется.
Всю осень страсть к Елене буквально сжигает его. Они совершают долгие прогулки по Новодевичьему кладбищу – месту паломничества для влюбленных в Чехова и других бородачей ХIХ века. Елена, влюбленная в поэта, считает своим долгом, останавливаясь возле их могил, принимать позы задумчивой отрешенности и испытывает легкий, хотя и приятный шок, когда ее спутник, в момент наивысшего благоговения, кладет ей руку на задницу, потому что он, живой, молодой и безбородый, терпеть не может ни литературные паломничества, ни бородачей ХIХ века. Маленькая собачонка, лизавшая его кровь, семенит сзади и плаксиво постанывает, когда они трахаются на постели в его малюсенькой комнатке в коммуналке. Что до Елены, то она кончает очень шумно. Бабушка, живущая за стенкой, встречаясь с ними в коридоре, игриво подмигивает. «Сдается мне, – сказала она как-то Эдуарду, – что девушка – не твоего поля ягода, но у тебя в штанах, видать, кое-что есть. Делаешь такие штуки, о каких ее богатенькие приятели и понятия не имеют». Эдуарду нравится и эта бабуля, и роль простого парня с большим хуем, который сводит принцессу с ума от наслаждения, а ее богатых поклонников – от ревности. Они все в нее влюблены, а она любит его, и ради него зимой решает уйти от Виктора. Выходит за Эдуарда замуж и венчается с ним в церкви. И соглашается жить в бедности, в маленькой комнатке, а изредка – в чужих квартирах, куда их пускают.
Он выиграл. Ему завидуют все: и тесный мирок андеграунда, где никогда не видели женщин столь красивых и изысканных, и богатые буратины, у которых нахальный поэт похитил их принцессу. В течение нескольких лет они с Еленой были любимцами московской богемы. Если в 1970 году, в самый мутный период мутной брежневской эпохи, и существовало что-нибудь похожее на советский гламур, то воплощением его была эта пара. Есть фото, где Эдуард запечатлен стоя, в величественной и торжествующей позе, длинноволосый, одетый в то, что он называл «пиджаком национального героя», – пэчворк из ста четырнадцати разноцветных кусочков кожи, сшитый им самолично. А рядом, у его ног, сидит нагая Елена, восхитительно хрупкая, с маленькой грудью, легкой и упругой, сводившей его с ума. Он хранил эту фотографию всю жизнь, возил с собой повсюду, вешал на стену, как икону, везде, где ему довелось обретаться. Это его амулет. И его сила в том, что, как бы низко он ни пал, что бы с ним ни случилось, он был этим мужчиной. А она была его женщиной.
Два известных человека, чьи жизни протекали параллельно, – Александр Солженицын и Эдуард Лимонов. Оба покинули страну весной 1974 года, но отъезд первого наделал в мире гораздо больше шума, чем отъезд второго. После падения Хрущева конфликт власти с рязанским пророком, который – чисто советский парадокс – считается крупнейшим писателем своего времени, но при этом фактически не печатается, перетек в открытую форму. Не много можно вспомнить жизнеописаний столь же драматичных и прекрасных, как эта почти средневековая история одинокого человека, вышедшего из крестьянской среды и сумевшего выжить и после рака и после лагерей, поскольку в нем жила уверенность, что он доживет до торжества правды, потому что те, кто лжет, – трусливы, а он – нет. В тот момент, когда его коллеги голосуют за его исключение из Союза писателей, в частности, за то, что «в его произведениях не отражена тема братства писателей», он находит в себе силы спокойно им ответить: «Хорошо обустроенная, сытая литература, толстые журналы, большие тиражи – все это я считаю несущественным. И не то чтобы на этом поле не рождались таланты, они есть, но все они обречены, это поле – не плодоносит, потому что все участники согласились не говорить главной правды, той, которая бросается в глаза безо всякой литературы». Главная правда – это, безусловно, ГУЛАГ. Правда и то, что ГУЛАГ существовал и до Сталина, и после него, что это не болезнь советской системы, это – ее сущность, ее понимание целесообразности.