В полдень, когда дневная жара достигла своего пика, я вошелв увитую зеленью беседку при гостинице, чтобы плотно поесть, и уселся водиночестве под глицинией, раскинувшей великолепные цветы по узорчатой решетке.Эта гостиница находилась в той же части города, что и доминиканская церковь, иоттуда тоже открывался прелестный вид на город и далекие горные вершины.

Я прикрыл глаза, оперся локтями о стол и, сложив пред собоюладони, стал молиться. «Боже, подскажи, что мне делать. Яви мне, как должен япоступить…»

Молитва помогла мне успокоиться, и я задумался о том, чтоменя ждет.

Был ли у меня хоть какой-то выбор?

Явиться с таким рассказом во Флоренцию? Кто мне поверит?Пойти к самому Козимо и обо всем поведать ему? Сколь бы восторженно идоверительно я ни относился к Медичи, следовало помнить о наличии одногонемаловажного обстоятельства. Кроме меня, из всей семьи не выжил никто. Яединственный мог заявить права на наше состояние в банке Медичи. Я не думал,что Козимо стал бы отрицать подлинность моей подписи или личности. Он должен передатьмне все, что принадлежит мне по праву, независимо от того, имею я другихродственников или нет. Но как быть с этой историей о демонах? Дело моглозакончиться моим заточением где-нибудь во Флоренции!

И это упоминание о позорном столбе, о сожжении на костре заколдовство… Мне представлялось, что и такая судьба вполне возможна. Едва ли этопроизойдет на самом деле. Но исключать вероятность такого развития событий вгороде, подобном этому, нельзя. Случается, что внезапно и стихийно собираетсяцелая толпа, подстрекаемая каким-нибудь местным священником, нарушившим тайнуисповеди, люди с криками сбегаются отовсюду и жаждут собственными глазамивидеть, что происходит. Примеров тому я знаю множество.

Как раз в этот момент передо мной поставили заказанные кушанья– превосходно приготовленную баранину с подливой и свежие фрукты. Едва яобмакнул хлеб и начал есть, к столу приблизились двое. Они испросили разрешенияприсоединиться ко мне за трапезой и купить мне кубок вина.

Один из них был францисканец – весьма добродушный с видусвященник, одетый гораздо беднее, чем доминиканский падре, – впрочем, намой взгляд, ничего удивительного в этом не было. Другой – крошечный пожилойчеловечек с маленькими блестящими глазками и длинными густыми седыми бровями,торчащими, словно смазанные клеем, – походил на ряженого, жизнерадостногоэльфа, веселящего довольных представлением ребятишек.

– Мы видели, как ты входил к доминиканцам, – тихопроговорил францисканец и улыбнулся мне. – Ты не выглядел слишкомсчастливым, когда вышел оттуда. – Он подмигнул. – Почему бы тебе непопытать удачи у нас? – Тут он рассмеялся. То была всего лишь добродушнаяшутка, и я понимал это, так как был наслышан о соперничестве этих двухорденов. – Ты приятный с виду юноша. Ты прибыл к нам из Флоренции? –допытывался монах.

– Да, отец, я путешествую, – отвечал я, –хотя и не знаю, куда именно направляюсь. Остановился здесь и, думаю, пробуду вэтом городе некоторое время. – Я разговаривал с набитым ртом, но былслишком голоден, чтобы прервать трапезу. – Садитесь, пожалуйста. – Ясделал приглашающий жест и уже хотел было привстать, но они опередили меня изаняли места за столом.

Я купил еще один графин красного вина на всех.

– Разумеется, лучшего места на всем свете ненайти, – с довольной миной заметил пожилой человечек, видимо ловкийпройдоха, – вот почему я так счастлив, что Господь вернул сюда моего сына,чтобы служить в нашей церкви и провести всю жизнь в родном городе, рядом сосвоей семьей.

– Вот оно что… Так, значит, вы отец и сын?

– Истинно так, и я никогда не думал, что проживу стольдолго и увижу, какого процветания добился город. Свершилось удивительное чудо.

– Да, действительно, на город снизошло благословениеГосподне, – подтвердил священник, простодушный и искренний. – Этодостойно подлинного удивления.

– Неужели? Так просветите же меня, каким образом этопроизошло? – попросил я, придвигая к ним блюдо с фруктами.

Они отказались, заверив меня, что сыты.

– Ну что ж… Видишь ли, в мои времена, – началрассказывать отец, – врагов у нас было предостаточно – или, по крайнеймере, мне так казалось. А теперь? Жизнь в нашем городе – это полное блаженство.Здесь не случается ничего плохого.

– Это правда, – подтвердил священник. – Япомню прокаженных, живших прежде за городскими стенами. А теперь их здесь вообщене осталось. А еще в нашем городе – как, впрочем, и в любом другом – всегдаможно было встретить нескольких порочных молодых людей, вечно доставлявшихлюдям неприятности. Но сегодня вам не удастся отыскать ни одного человекаподобного сорта ни в самой Санта-Маддалане, ни в ее окрестностях. Такоевпечатление, что люди вернулись к Богу, отдались ему всем сердцем.

– Да, – поддержал сына старик, тряхнувголовой, – но Господь явил милость к нам и во многих других отношениях.

Я опять почувствовал холодную дрожь в спине, как если бывновь оказался рядом с Урсулой, но на этот раз ощущение было вызвано отнюдь ненаслаждением.

– В каком отношении в особенности? –полюбопытствовал я.

– Да оглянись вокруг! – воскликнул старик. –Встречались ли тебе здесь калеки? Видел ли ты слабоумных? Когда я был ещеребенком, нет, точнее, когда ты, сынок, был совсем маленьким, – онповернулся к священнику, – здесь было полным-полно разного рода заблудшихдуш, калек или умственно отсталых от рождения, и остальным приходилосьприсматривать за ними. А возле городских ворот вечно торчали нищие. Но вот ужемного лет нет ни калек, ни попрошаек.

– Потрясающе, – отозвался я.

– Да уж, воистину это так, – задумчиво произнессвященник. – Здесь каждый пребывает в добром здравии. Именно поэтому такдавно из города исчезли все монахини. Ты видел, что старая больница закрыта? Имонастырь на выезде из города уж и не помню с каких времен заброшен. Кажется, внем держат овец. Крестьяне используют старые монастырские кельи для своиххозяйственных целей.

– И никто вообще не болеет? – поинтересовался я.

– Да нет, случается, конечно, – ответил священник,медленно потягивая вино, как если бы был человеком весьма умеренным в этомотношении, – но они не страдают. Совсем не так, как в старые времена. Есличеловеку суждено покинуть этот мир, он уходит очень быстро.

– Это правда, благодарение Господу, – сказалстарший.