— Какого вы мнения о новом полицмейстере? — спросил Галкин.

— Пока не готов ответить.

— Но пристрелить главного подозреваемого, вместо того чтобы арестовать его — это, по-вашему, правильно?

— Убийц своих товарищей полиция редко берет живыми.

Генерал внимательно посмотрел на коллежского советника и, кажется, понял, что тот хотел сказать. Во всяком случае, он сменил тему разговора:

— В чем нужна моя помощь?

— Успокоить Кузьму Павловича. Он сейчас волнуется: не лишат ли его чина подъесаула? Конечно, не лишат, но начальство может быть сильно недовольно. И тогда придержат следующую награду, уже заслуженную.

— И что? — не понял губернатор.

— Поговорите с ним. Заставьте честно помогать нам. Без помощи местных я ничего не сделаю, как бы ни был опытен.

Александр Семенович пообещал, и разговор на этом закончился. Сразу из дома губернатора Лыков вернулся в полицейское управление, на этот раз вместе с сыном. Чувствовалось, что Забабахин только что получил по телефону внушение. На столе мигом появился чай с баранками.

Вместе они начали обсуждать дальнейшие шаги. Полицмейстер понимал, что без него не справятся. И готов был тянуть свою лямку, как он выразился, не хуже других. Но просил инструкций.

— Поймите меня правильно, господа: я казак. Ну, наловчился кое в чем. Однако нынешний случай показал — мне в первую очередь, — что еще многое предстоит узнать. Я готов. И даже рад, что прибыл из столицы опытный человек. Хорошая возможность подтянуться. Говорите, что делать, я все исполню.

— Прежде всего изучить вместе с Николаем Алексеевичем архив капитана Присыпина, — начал Лыков. — Там может быть важная информация.

— Важная что?

— Ну, сведения. Например, перед смертью Иван Лаврентьевич рассказал подпоручику, что заагентурил одного из людей Каржибаева. Кто этот человек? Он бы сейчас здорово нам пригодился.

Подъесаул развел руками:

— Понятия не имею. Иван Лаврентьевич не успел мне сказать. Или не захотел.

— Займитесь этим вдвоем. Ваше дело — сеть. Я начну допрашивать пленных. Вечером встретимся и обсудим, кто что установил. А пока распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне дали все, что у вас есть по банде Жоркина. Окружение, пристанодержатели, скупщики краденого, подводчики — все.

— Слушаюсь. Я отведу вас к эн-че[29] Батенькову. Это тот столоначальник, с которым мы приехали ночью на пристани. Савелий Федорович у меня заместо стола справок. Он давно служит в полицейском управлении, знает всех жуликов поименно.

— Очень хорошо. А негласная агентура имеется?

Кузьма Павлович вздохнул:

— Так, с бору по сосенке. Иван Лаврентьевич перед своей кончиной как чувствовал…

Он шмыгнул носом, потянулся за чаем, потом продолжил:

— Недели за две до того черного дня капитан Присыпин стал передавать мне своих личных осведомителей. Не знаю, почему он так решил. Может, хотел поручить сыск? В штате городской полиции сыскного отделения не предусмотрено. Вот теперь я за первое лицо и лучше понимаю, что это неправильно. Приходится вести негласное осведомление лично. Поручить некому. А забот полно! У полицмейстера огромная текучка, которая засасывает и не оставляет времени на важное.

За такими разговорами выпили целый самовар, и отношения вроде бы наладились. Подъесаул вызвал Батенькова, и тот рассказал гостю о шайке Якова Жоркина. Уже три года ребята хищничали на глазах у всех. И им это сходило с рук. Наркотики мало интересовали областные власти. Неимеющий чина выразился по-ученому:

— Транзит! Приехали и уехали. Мы как перевалочный пункт. Все тихо, по-коммерчески, ни крови, ни беспокойства. Ну и ладно…

В силу такого положения вещей и сведений о банде не имелось. Скупщики краденого? Так Яков Севастьяныч и не крал. Подводчики? Опять мимо.

Поняв, что поживиться тут нечем, Лыков отправился в острог. Вызвал атамана и дал почитать протокол допроса колбасника. Тот впился глазами в бумагу, потом бросил ее на стол и схватился за голову:

— Вот каун[30], ослиная голова! Сам себе на шею петлю накинул. Я же его выгораживал. Белены объелся, что ли?

Минуту Жоркин смотрел в угол и напряженно думал. Потом спросил:

— Ваше высокоблагородие, что мне теперь будет? Он же и меня на висельную скамейку тянет.

— Да уж, считай, затянул. Область на положении усиленной охраны, а ты полицмейстера казнил.

— Да не я, а этот дурень!

— На суде объяснишь. Знаешь, для чего губернатора Галкина назначили еще и временным военным генерал-губернатором?

— Нет.

— Для того чтобы он мог своей властью утверждать смертные приговоры. Без всякого Омска, здесь, на месте. Губернатор Присыпина уважал, так что повесят тебя быстро.

— Че делать-то? — в отчаянии выкрикнул «иван».

— Помочь дознанию. Это последний твой шанс на бессрочную каторгу соскочить.

Жоркин вздохнул, посмотрел с тоской на сыщика и прошептал:

— Спрашивайте…

В первую очередь питерца интересовали наркотики. Откуда привозят, куда переправляют, как все устроено. Бандит рассказал без утайки.

Основной поток опиума и гашиша его шайка получала из Китая. В Зайсанский уезд оттуда вела старая караванная дорога. Разрешенные законом товары провозили через пограничный столб Уласты или через ветеринарно-охранный пункт на перевале Чаган-Обо. Их смотрели таможенники, собирали пошлину и пропускали груз в Россию. А незаконные везли в обход этих мест, по вьючным горным дорогам урочища Ак-Кезен. Там набитые воровские тропы, по ним ездили только конокрады и опиумные торговцы. Сходились все потаенные пути в казачьем поселке Кендерлык, в тридцати верстах от границы.

— Кто везет наркотик, китайцы? — спросил Лыков.

— Никак нет, русские, — ответил «иван». — Китайцы сами переходить границу боятся и вызывают наших к себе. И есть особая команда этих… контрабандистов. Они шастают туда-сюда, протаскивают дурь мимо таможни. Бывают стычки, со стрельбой, с убитыми. Все это, конечно, задирает цену.

— Китайская пограничная стража не препятствует?

— Там такая стража… На каждом ихнем пикете опиумный склад, а начальник пикета — главный барыга.

— А ты где получаешь товар?

— Мои ребята дожидаются каравана в Аширкиной усадьбе. Место есть такое на тракте в Усть-Каменогорск, по-возле станции Талицкой. Мы смотрим груз, перевешиваем, расплачиваемся. С этого момента опий с нашой поступают под мою руку.