— У меня вся семья такая занятная, а еще бывший муж и его маман, что повесили на меня долги по недвижимости, а еще ипотека в строящемся доме, а еще, если никто не заметил, я беременная и нервная, а нервничать мне нельзя.

Повисла тишина, Кристина спокойно налила чая, села за стол, стала намазывать на батон масло и отрезать тонкие ломтики сыра.

— Так, юный криминальный талант на денег, сгоняй в магазин за солеными огурцами, взрослым надо пошептаться.

— Ночью тоже шептались?

— А будешь хамить, получишь леща.

— Артём, скажи хоть ты, чтоб они успокоились.

Пока выпроваживаю Семёна, Шульгин присаживается за стол, крутит в пальцах чашку с кофе, сажусь рядом, несколько минут смотрим, как Кристина ест батон с сыром.

— Что?

— Птичка, надо ехать.

Три слова, отворачивается к окну, хмурит брови и кусает губы, зацеловал бы, но не сейчас. С ней нельзя нахрапом, должна сама принять решение, это свободная птичка, прав Тёмыч.

— Семён? Я не могу его оставить, он вчера в метро подрался.

— За ним присмотрят, Игорь, позвони Новикову, пусть возьмет парнишку к себе, надо подстраховаться.

— К себе это куда? На воровскую малину?

Смеюсь в голос.

— Ты нас именно такими считаешь? — Артем спрашивает серьезно, Кристина молчит.

— Нет, но то, чем занимаетесь вы нельзя назвать законной трудовой деятельностью.

— Нельзя, но мы ничего ни у кого не украли, никого не подставили. Это процветает давно, и будет еще дальше, это работа, рисковая, имеющая много нюансов. Да, она имеет свой побочный эффект и человеческий фактор, временами опасна.

— Ты сейчас так рекламируешь свои услуги?

Арем улыбается, Кристина серьезна.

— Нет, я уговариваю тебя поехать с нами.

— Почему?

Знаю, что он должен сказать, она именно этого ждет.

— Скажи ей, — вмешиваюсь в диалог.

— Ты нужна нам.

Стою у раскрытого шкафа в спальне, смотрю на свои вещи, потом на свое отражение в зеркале.

Из всего гардероба, что у меня есть, сейчас налезет разве что вчерашнее вечернее платье, что еще лежит на кресле, спортивный костюм размера оверсайз и банный халат.

Как так получилось, что все платья, юбки, брюки и джинсы в обтяжку? Нет, можно, конечно, надеть трикотажное платье, оно очень красиво подчеркнет мою ставшую шикарной фигуру. А еще вот ту юбочку плиссированную, позапрошлогоднюю, как раз она была последним писком моды.

Руки опускаются, мне страшно, реально страшно. Страшно оставаться снова одной, слушать однотипные вопросы Колесникова, бояться за ребенка и за своих мужчин.

Вот сейчас надо лететь неизвестно куда, зачем, и что там будет? И вообще, какая погода на Сахалине?

Не о том думаю.

Распахиваю халат, поворачиваюсь боком, улыбаюсь. Когда вот так смотрю на малыша, не видя его, не хочется вообще думать о чем-то плохом, только о том, как я его люблю, какой он крохотный, а уже наделал столько шума.

Игорю нравится мой живот, целовал, гладил его, новость была шоком, но он быстро с ней смирился. Для него нет полутонов и сомнений, если беременна, то да, сын мой и это не обсуждается. Его даже возбуждает мое интересное положение.

Артём только волнует своим молчанием и странными взглядами. Как бы хотелось узнать, о чем он думает, но иногда под взглядом его карих глаз становится неуютно. Казалось бы, из их дуэта Громов должен внушать страх и оторопь, но все не так просто и Шульгин сам непростой.

Мои мотыльки бессознательно машут крыльями, порядочная девочка сидит, закинув ногу на ногу, поправляя длинные гольфы, словно ждет, к чему меня приведут эти отношения, чтобы в очередной раз сказать, что она предупреждала.

После разговора на кухне и отправки Семёна за солеными огурцами было неловко перед мужчинами за мои обидные предположения и сравнения. Я бы, конечно, может, и сорвись на край света за ними, но брат — вот моя карма и головная боль. Пока из него не получится сделать человека, я за него отвечаю. Неизвестно, с кем он еще подерется, на каких нарвется отморозков, и, не дай бог, угонит чей-то автомобиль.

— Слушаю, — запахивая халат, отвечая на звонок. — Здравствуй, Андрей.

— Ты была недоступна, я переживал.

— Телефон разрядился.

— Все хорошо?

— Мы женаты?

— Нет, о чем ты?

— Может быть, мы в отношениях?

— Нет, — задор в голосе соседа пропадает.

— Тогда какого лешего ты так интересуешься, все ли у меня хорошо?

Грубо, не спорю, но надо на ком-то оттянуться, как говорит Семён.

— Я так просто, по-дружески.

Хочется послать его далеко и надолго, вот прям отборным матом, потому что достал. Но надо начинать выбирать выражения при ребенке. Странные мы женщины, то нам нужна забота и внимание, чтобы о нас волновались, оберегали, а то тошнит от всего этого.

Может, все дело в том, что не тот мужчина волнуется?

А тот, который плевать на тебя хотел, лишь кивнет в сторону, а ты уже сорвешься к нему. Побреешь интимное местечко, напялив кружевные труселя, чтобы потом выпрыгнуть из них, когда он будет грубо брать тебя раком на парковке у ресторана. Вместо всей мишуры с лепестками роз, шампанским и свечами от вот такого заботливого до изжоги.

О чем я думаю?

Спишем все на гормоны.

— Как камеры? Включились?

Несколько секунд тишины.

— А, это, не знаю, может, кто из соседей техникам напишет. Как Семён?

— Может, ты его уже усыновишь? Я не против. Мне надо уехать на несколько дней, парня не с кем оставить.

— Далеко собралась?

— Да, к маме, там снова жизненные трагедии.

Тут можно и не врать, у моей матери и младшей сестры пожизненно что-то случается. О Семёне спросила просто так, конечно, никто его Андрею оставлять не будет.

— Ладно, забудь, парень взрослый, справится сам.

— Я, конечно, присмотрю, может, зайду? Обо всем поговорим?

О, точно, картина маслом, мне не хватало до кучи еще одного мужика в доме. Мальчики, вы пока знакомьтесь, а я чемодан соберу.

А тут два финансовых афериста, один из них с оружием.

— Не стоит.

— Ты не одна?

— А ты мой духовный наставник?

— Кристина, ты очень сложная.

— Извини, вторая линия.

Не хочу больше с ним разговаривать. Отключаюсь, кидая телефон в раскрытый и все еще пустой чемодан.