Он замолчал. На веранде послышались энергичные шаги, и черезпару секунд появился Василюк. Вставши в дверях в раскованной позе, похлопалсебя дубинкой по ладони и громко осведомился:

– Господа новые русские изволят нервничать?

– Мертвого уберите, – сказал Доцент, не глядя на него.

– Кого? – театрально изумился Василюк. – Ах,утоплый труп мертвого человека… Он вам что, мешает? Такой тихий, такойбезобидный… неужели боитесь? Неужели вы суеверны? – Он подошел вплотную иупер Доценту конец дубинки в лоб: – Вы меня, признаться, удручаете.Единственный здесь интеллигентный человек, вам бы в свое время держатьсяподальше от этого новорусского быдла…

– Разрешите уточнить, герр капо? – спросил Доцент, неподнимая головы и сидя в прежней позе. – Для меня, простите, «интеллигент»столь же бранное слово, как «педераст». Если это недостаток, он у меня общий снекими Львом Гумилевым и Афанасием Фетом. В такой компании не стыднонаходиться, поскольку…

Дубинка с чмокающим звуком влепилась ему в лоб. Доцент инстинктивнозажмурился, и, видно было, преогромным усилием воли заставил себя гордовыпрямиться, уставился в обшарпанную стену так, будто никакого капо тут и небыло.

– Идейно подписываюсь под предыдущим заявлением, –сообщил Синий в пространство.

Василюк сдержался столь же немаленьким усилием воли,улыбнулся насколько мог беззаботнее:

– А поднимайтесь-ка, господа хорошие. Прогуляемся докарцера, там как раз говнецо надлежит ручками в дыры сбросить. Потрудитесь довечера, а там и на допрос прогуляетесь.

– Цем бефель, герр капо, – рявкнул Синий оглушительно,вытянувшись со сноровкой старого прусского гвардейца.

Заложил руки за спину и первым шагнул к двери. Вадим краемглаза подметил, как побелели костяшки пальцев, стиснувшие дубинку, –Василюк не мог не сообразить, что остался в полном проигрыше…

…Они маршировали, поневоле сбиваясь с шага – в животе громкобурчало, голод прямо-таки скручивал кишки, соленые струйки пота затекали вглаза, и нельзя было их смахнуть, иначе тут же получишь дубинкой поперекхребта. Четверо уже отправились в карцер прямо с аппельплаца, в том числе двеженщины – в этом отношении царило то самое равенство полов, которого сидиотским упорством добивались американские феминистки.

Вадим шагал, как автомат, уже потеряв счет жгучим ударам дубинкой.Никаких чувств и эмоций, собственно, и не осталось – успели выбить. Нику он невидел, она оказалась где-то в задних рядах – для маршировки всех построили вколонну по три, не разбивая по баракам. Чтобы было легче, он ритмично повторялпро себя в такт шагам: надо бежать, надо бежать, надо бежать…

Погода была прекрасная, светило солнце, но окружавшая лагерьтайга словно бы выпадала из поля зрения – казалось, весь мир съежился доаппельплаца и ударов дубинок, вылетавших будто из ниоткуда. Над всем этим мощнонадрывались динамики, извергавшие нежный девичий голосок:

О, как мне кажется, могли вы

рукою, полною перстней,

и кудри дев ласкать, и гривы

своих коней, своих коней…

Так и продолжалось – песни на классические стихи сменялисьсимфонической музыкой, потом снова песни и снова музыка. Герр комендант,восседавший на трибунке в плетеном кресле, – время от времени Вадим видели его, и Маргариту, расположившуюся в таком же кресле, – то и делопригубливал кока-колу из высокого бокала, лицо у него было умиротворенное,покойное…

Ближе к вечеру, когда все это, наконец, кончилось, вновьразбили на бригады и погнали к воротам, где каждый получил миску жидкойбаланды, а вот ложек не получил никто, и поневоле пришлось хлебать через край,обливаясь с непривычки. Тетка Эльза, злорадно наслаждавшаяся зрелищем,объявила, что на сегодня все, никаких разносолов более не полагается, а посемубыдло может расползаться по стойлам.

Поскольку плетью обуха не перешибешь, пришлось последоватьсовету – тем более, что с двух сторон старательно подгоняли дубинками Василюк идавешний охранник. Навстречу им двое других эсэсовцев протащили за ногибезжизненное тело бедолаги Столоначальника, первым открывшего счет. Вадим,откровенно признаться, не ощутил ровным счетом никаких эмоций, был вымотан допредела. Более того, у него осталось впечатление, что и собратья по несчастьюотнеслись к печальному зрелищу со столь же тупым равнодушием. Мыслей у негохватило ровно настолько, чтобы подумать:«П р и в ы к н у т ь – штука,должно быть, довольно страшненькая».

– Цистерну видели? – спросил Визирь, когда ониобессиленно повалились прямо на веранде и вытащили сигареты (хоть табачок,слава богу, никто пока не отобрал).

– Какую?

– На сто тридцатом? Подъехала к самым воротам, когда еготуда волокли. Я видел… – Он тяжело встал и высунулся с веранды. –Точно. Его туда пихают, в цистерну. Если там какая-то кислота или каустик,следа не останется. Как от сахара в чае.

– Заткнись, не рви душу… – прошипел Браток.

– Нет, я с порога в горло вцеплюсь…

– Ну и вцепишься, а пока захлопнись! Без тебя тошно!

Отбой, как и в «мирные» времена, обозначался всем знакомоймузыкальной заставкой из телепередачи «Спокойной ночи, малыши!» – и этоусугубляло смертную тоску. Ни Синий, ни Доцент после отбоя в бараке так и непоявились.

Чтобы не подвергаться лишнему унижению, они посовещались ирешили отныне справлять нужду в чулане.

Они уже расположились спать, когда по рассохшемуся полу верандызатопотали невероятно тяжелые шаги, словно там брел кто-то, напоминавшийгабаритами бегемота. Правда, очень скоро обнаружилось, что это прибыли насквозьзнакомые личности, не имевшие никакого отношения к тюремщикам и гонителям:Синий, пыхтя от нешуточной натуги, волок на закорках Доцента. Остановился вдверном проеме, жадно и быстро заглатывая ртом воздух, профыркал:

– Помогите, мочи больше нет…

К ним бросились, мешая друг другу, подхватили Доцента – тотгромко ахал при резких движениях, – кое-как дотащили до нар и осторожноположили. Правая штанина у него была обрезана ниже колена, голень перевязана –старательно и качественно, толсто намотан чистейший бинт, из-под которого почтине просочилась кровь. Однако пятно размером с серебряный доллар все же наличествовало.

Отдуваясь, Синий присел на нары, вытащил сигаретку:

– Небитый битого везет… Тяжелый до чего, а еще доцент…

Доцент лежал, закрыв глаза, постанывая, лицо лоснилось открупных капель пота.

– Что там? – спросил кто-то, Вадим даже не узналголоса.

– Бурная жизнь, – бросил Синий, ни на кого не глядя,глубоко затягиваясь. – Наш интеллектуал решил сорваться в побег. Как иследовало ожидать, получилось бездарно, только пулю в ногу схлопотал.Ломанулся, как чумной…