– Нервы не выдержали, – сказал Доцент с закрытымиглазами, совершенно бесцветным голосом. – Глупо получилось, да вот… Нерассуждал. Двинул в ухо ближайшему и пошел напролом…

– Что они хотели? – напористо спросил Борман. –Вас допрашивали?

– Что хотели… Коллекцию. – Он открыл глаза. – Всю.Все, что есть. У меня неплохая коллекция, и не только фарфор – картины, естьдаже Врубель и Башкирцева, два этюда Сурикова… – Он криво усмехнулся: – Вот наэтом и сломался, генерал, – на возможности приобретать то, что нынешнемуинтеллигенту недоступно. А очень хотелось. Потому и пошел… в консультанты. Вына меня так не зыркайте, я наркотиками не торговал и первоклассниц впроститутки не заманивал…

– Все равно, – недовольно заключил Борман. – Знаюя все эти консультации, по струнке ходите…

– Да помолчи ты, моралист, – огрызнулся Синий. –Без тебя тошно. Ты как, все сдал?

– Нет, – прошептал Доцент. – То ли не обо всем онизнают, то ли решили поиграть, как кошка с мышкой, – потому, наверно, иперевязали как следует…

– Вот только тащить не захотели, – хмыкнул Синий. –У меня от тебя чуть пупок не развязался…

– Вас тоже допрашивали? – поинтересовался Эмиль.

– Ага, – сказал Синий, ухмыляясь одним ртом. –Любопытствуешь знать, отчего я в таком случае целый-невредимый? Отвечаю как надуху: потому, что не ломался. Сдал захоронку. Конечно, не сказал, что сдал всё.Допрашивать они, козлы, толком не умеют, до этих, – он кивнул наБормана, – ох как далеко. Очень непрофессионально работают ребятки,поверьте знатоку. Не умеют вгрызаться. Вот я и создал нужное впечатление: что уменя, если хорошенько поискать и попытать, еще немало можно выгрести. Онидовольны, а мне нужна передышка. И еще мне нужно, чтобы не повредили ни одинсуставчик, здоровье – прежде всего. Много понадобится здоровья, когда начну имкишки на плетень наматывать, со всем старанием и фантазией…

– Что-то вы, хороший мой, как раз и забрели в дебрифантазии, – громко фыркнул Борман. – Только и слышу пробеспроигрышный план побега да про отмщение… Интересно, на чем такая уверенностьоснована? Мастера вы сказки складывать…

– Не подначивай, мент, не подначивай, – с кривойухмылочкой отозвался Синий. – Подначка больно уж детская получается. Когданадо будет, изложу и план.

– Вы мне вот что растолкуйте! – вдруг взвился Браток,даже спрыгнул с низких нар. – Почему это всех с допроса волокутпоуродованными, что толстяка, что этого, а этот вот, – он резко выкинулруку, тыча пальцем в Синего, – даже не поцарапанный?

– Ты на что намекаешь, придурок? – тихо, недоброосведомился Синий. – Смотри, за базар и ответить можно…

– Отвечу! Точно вам говорю, подозрительно! Лепит нам тутсказочки насчет побега, а сам раскололся, да еще целую философию под это делоподвел – у него, мол, задумки самые наполеоновские… Может, это и есть казачокзасланный? Стучит себе помаленьку, уговаривает захоронки сдавать…

Э-эп! Подошва грубого ботинка впечаталась ему в физиономию,он устоял на ногах, но отлетел шага на три, поскольку не ожидал удара.

Синий мигом слетел с нар, отпрыгнул назад и, оскалясь,неуловимым движением выхватил нож. Рукав грубого лагерного бушлата задрался,открылась мастерская татуировка меж локтем и запястьем: скелет в длинномбалахоне, стоящий в позе статуи Свободы, в одной руке у него коса, другойвоздел над голым черепом окруженную сиянием денежку с крупной цифрой «1». Егополукругом окаймляла каллиграфическая надпись, являвшая собою пресловутую смесьфранцузского с нижегородским: VITA EST KOPEJKA.

Браток шипел и фыркал, как разъяренный котище, но особо нервался в бой, должно быть, справедливо предполагая для себя крупные неприятности.Синий, поводя вправо-влево ножом, скорее уж напоминавшим шило, презрительнобросил:

– Порву, как целку, щенок… Смотри за базаром…

– Хватит вам! – вклинился Визирь. – Если начнемсобачиться меж собой, станет совсем хорошо, приятно и весело… Ты, молодой,извинись и сядь. И привыкай сначала думать, а потом нести ерунду. Ведь чушьполнейшая, – он обернулся к Синему. – Я так считаю не оттого, что вымне лично симпатичны, а согласно строгой логике. Будь вы подсадной уткой, непременностали бы вбивать нам идею, будто с о в с е м плохостанет только тем, кто станет запираться и скрытничать. А тому, кто сдаствсе добровольно, последуют ошеломительные привилегии вплоть до полногоосвобождения. Что-то в этом роде стала бы нам внушать наседка. Меж тем нашбитый жизнью друг пытается доказать как раз обратное: всем присутствующим всеравно конец, выдадут они свои сокровища или же нет. Это-то меня и убеждает.

– Меня тоже, признаться, – хмуро поддержалБорман. – Хватит вам. Остыл, чадушко?

– А я что? Я-то ничего… – Браток попытался примирительноулыбнуться, но получилось плохо. – Просто нервишки до предела натянуты…Гадом буду, не хотел…

– Ладно, замяли, – сказал Синий, тем же неуловимымдвижением спрятав нож куда-то в недра бушлата. – Исключительно оттого, чтоколючка здесь не та, не совсем настоящая. За настоящей ты б у меня ответил пополной программе, духарик… Только смотри, это был последний раз…

– Нет, а в самом деле, – протянул Браток. – Чтоты, в натуре, талдычишь про побег, а подробно не расскажешь? Сил моих большенет на этих нарах чалиться…

– В свое время, – без улыбки пообещал Синий. –Распишу диспозицию, будь уверен.

– Думаешь, все же есть наседка? – негромко спросилБорман.

– Не похоже, – решительно сказал Синий. – Никак непохоже, я давно присматриваюсь, принюхиваюсь, прикидываю хрен к носу. И каждыйраз получается, что наседки среди нас быть вроде бы не должно. Однако жбереженого Бог бережет, детка. Есть тузы, которые надо выкидывать в самыйпоследний момент, и чтобы непременно из рукава… А вообще, давайте спать? Кчему нам эти посиделки?

– Фаза! – вдруг вскрикнул Борман с таким видом, словноего прямо здесь, в грязном неподметенном бараке посетило что-то вродебожественного откровения. – Ну конечно, фаза…

– Догадался-таки, женераль? – хмыкнул Синий.

– Но ведь это – бабушка надвое сказала…

– А что делать?

– Делать и в самом деле нечего…

– То-то, – сказал Синий. – Выбора никакого… –Повернулся к Доценту. – Знобит?

– Знобит, – сказал тот. Его явственно трясло. –Даже странно – не болит почти, только холодно неимоверно…

– Бывает. Эй! Мерсюк в золотой оправе! Кинь-ка одеяльце. Тыи так лось здоровый, а человеку знобко…

Браток, к некоторому удивлению Вадима, уступил свое одеялобез малейшего ворчания – видимо, решил завязать с игрой в оппозицию. Неудовольствовавшись этим, Синий бесцеремонно сдернул одеяло с уже устроившегосяна ночлег Красавчика, укутал Доцента, прошел к двери и погасил свет.