– Ауфштейн! Ауфштейн, суки!

Обжигающий удар по ногам вырвал его из липкой полудремы, оноторопело вскинулся, зажмурился – в дополнение к тусклой лампочке, гнилушкойсветившейся под потолком, вспыхнула пара мощных фонарей, белые лучи сначаламетались по комнате, словно лучи спятивших гиперболоидов, потом, после резкойкоманды, замерли. Похоже, фонари просто поставили по обе стороны двери, и онитеперь стали чем-то вроде сценических прожекторов.

– Ауфштейн!

Они попрыгали с нар, увертываясь от яростно махавшегодубинкой Василюка и какого-то незнакомого эсэсовца – парочка работала сосноровкой опытных косарей, – выстроились, вытянув руки по швам.

Теперь только суета превратилась в нечто упорядоченное.Ненадолго настала тишина. Обнаружилось, что у стены стоят в раскованно-удалыхпозах два черномундирника с помповушками наперевес, а меж ними, почти на равномрасстоянии от обоих, сидит на стуле Маргарита и, закинув ногу на ногу, пускаетдым в потолок. За спиной Вадима застонал, заворочался Доцент.

Маргарита, покачивая носком начищенного сапога, небрежнобросила:

– Тишина на лежачих местах. Еще один писк – и прикажуяйца отрезать…

И спокойно выпустила густую струю, закинув златовласуюголовку. Личико у нее было совершенно безмятежное, будто присутствовала нарепетиции драмкружка, взявшегося за пьесу о Бухенвальде, а зрачки, Вадимзаметил, вновь ненормально расширены. «Ширяется девочка, никаких сомнений», –пронеслось у него в голове.

Когда тишина стала вовсе уж гробовой – Доцент замолчалсразу, едва получив предупреждение, – на веранде послышались неторопливыешаги, сопровождаемые явственным скрипом хорошо пошитых сапог из натуральнойкожи, и в бараке появился герр штандартенфюрер. Он прямо-таки проплыл насередину, остановился, заложив руки за спину, расставив ноги, медленно обозрелприсутствующих – справа налево, слева направо, – вынул из-за спины руки,взмахнул стеком, будто дирижерской палочкой:

– Доброй ночи, господа хорошие, доброй ночи… Я дикоизвиняюсь за причиненные неудобства, но события прямо-таки требовалибезотлагательного вмешательства. До меня дошли слухи, что в вашем баракепостояльцы ведут себя, словно распоследние свиньи. Вы же относительноцивилизованные люди конца двадцатого века, господа, скоро весь мир торжественновступит в третье тысячелетие… И что же мы наблюдаем? Вы, как поросята, серетепрямо в бараке, хотя администрация для вас оборудовала прекрасный туалет типа«сортир»… Стыдно, судари мои. Мы тут посовещались и решили, что подобныетенденции следует гасить в зародыше. А посему вынужден объявитьнезапланированный субботник по уборке помещения. И заодно собрать всё,запрещенное правилами внутреннего распорядка; говорят, вы натаскали в чуланвсякой пакости, совершенно вам ненужной… Живо! – вдруг заорал он,надсаживаясь. – Живо двинулись убирать за собой! Направо!

С двух сторон придвинулись с занесенными дубинками охранники капо. Но шеренга уже повернулась направо, довольно слаженно – сказаласьвчерашняя муштровка.

– Весь хлам вытащить и аккуратненько сложить укрылечка, – вновь совершенно нормальным голосом распорядилсякомендант. – А дерьмо, хорошие мои, тщательно собрать ручками и отнести всортир, где ему и надлежит быть. Предупреждаю сразу: к саботажникам буду жутконемилостив… Шагом марш!

Еще один фонарь поставили так, чтобы освещал чуланчик.Комендант весело покрикивал:

– Шевелись, сволочи, шевелись! Каждый по очереди заходит вчулан, со всем старанием нагребает говнецо ладошками, а потом культурнойшеренгой все его несем в сортир! Ух вы, стахановцы мои, век бы с вами тутсидел!

Сначала Вадим решил, что его вот-вот вывернет наизнанку –когда загребал ладонями с пола неизвестно чье дерьмо. Как ни удивительно,обошлось. Весь организм прямо-таки сотрясало от беспрестанных рвотных позывов,он кашлял и перхал, но так и не вывернуло, ни его, ни остальных. Жутковатоподумать, но, полное впечатление, стали привыкать… Вереница потянулась ксортиру, стараясь держать руки подальше от себя, а комендант браво маршировалрядом и понукал:

– В ногу, в ногу, соколики! Цените мою доброту, я ведь мог изаставить все это слопать. И слопали бы, с полным удовольствием, как вашуноворусскую жратву в «Золоте Шантары»!

«А ведь слопали бы», – вдруг подумал Вадим с ужасом истыдом.

– Ничего, не унывайте, – обрадовал комендант. –Может, еще и устроим завтрак на траве. Слышали про уринотерапию, подонки?Своими глазами читал в центральной прессе, что есть и лечение говном,по-научному – копротерапия. Берется чайной ложечкой или там столовой икушается. Шевелись!

Пришлось сделать еще два рейса, а потом еще старательнооттирать полами собственных бушлатов пол, пока бдительно надзиравший комендантне смилостивился и не объявил, что, на его взгляд, должная чистота достигнута.И началась уборка – разнообразный хлам сваливали в кучу у крыльца. Зачем всеэто делалось, совершенно непонятно. Правда, Вадим смутно помнил, что в немецкихконцлагерях вроде бы как раз и устраивали подобную бессмысленную работу –выкапывать яму, вновь закапывать, переливать из пустого в порожнее. Видимо, теже книги читал и комендант…

Попутно обнаруживалось все спрятанное – и телефонная трубка,и доллары Вадима, и солидное бордовое удостоверение с фотокарточкой покойногоСтолоначальника, и мешочек анаши, который после угрозы продержать всех до утрана плацу Браток признал своей собственностью, и солидный кожаный бумажникВизиря, и детектив Бормана, и шахматы Доцента. Заодно всех тщательно обыскали,а Василюк тем временем шуровал на нарах. Однако нож Синего так и не всплыл насвет божий, к некоторому удивлению Вадима. Ну конечно, опыт богатый, запряталтак, что дилетантам нечего и стараться…

Наконец, заниматься стало вроде бы и нечем – чулан был пуст,как лунная поверхность, что вынужден был констатировать сам комендант. Однакошеренга, не получая приказов, оставалась стоять на веранде. Комендантпрохаживался взад-вперед, словно бы в раздумье. Хорошо бы ошибиться, но ничегохорошего это вроде бы и не сулило…

– Ну? – нетерпеливо повернулся комендант к вышедшему избарака капо.

– Ничего постороннего и недозволенного, геррштандартенфюрер! – браво отрапортовал Василюк.

– Вот видите, хорошие мои, – сказал комендант чуть лине умиленно. – Стоило нам в добром согласии поработать пару часов, и вы уменя превратились в образцово-показательный барак, хоть экскурсии к вамустраивай… Считайте, что я мимолетно умилился. Просьбы есть? Да не бойтесь вы,чудаки, я по секрету скажу, белый и пушистый, хоть вы обо мне самого скверногомнения, ручаться можно… Есть просьбы?

– Как насчет воды? – хмуро поинтересовалсяСиний. – Попить бы…

– Это пожалуйста, – с готовностью ответилкомендант. – Это сколько угодно. Там в умывальниках, сдается мне, ещеосталось немного водички, вот и попьете. Водичка, правда, паршивая, да уж чембогаты. А если вам непременно нужно чистенькой, есть деловое предложение.Каждый берет по кружечке и носит чистую водичку от ворот. Пока не наполнитебачок в бараке. И никак иначе. Есть желание?