– Чё этой козе надо? – морщится Катя.

– Ça va [2], – улыбаюсь официантке. Она кивает и отходит к соседнему столику. Катя достает сигареты.

– Давай только ты пялиться на нее не будешь, ладно?

Катя опускает локти на стол, подносит ладони ко лбу. В пальцах правой руки зажата незажженная сигарета.

– Катя, может, таблетку?

Она поднимает взгляд и устало зевает.

– Прости, сладенький. Я сегодня совсем никакая…

– Катя, поешь…

– Не хочется. Удивительная страна, да? – произносит она. – Здесь как в кино.

– При чем тут кино?

–  При чем… а при том, что тут у них в кино все сцены с объяснениями происходят почему-то не дома на кухне, а в ресторанах.

– Точно, – усмехаюсь я.

– А знаешь, сладенький, почему?

– Катя, мне неприятно, когда ты меня так называешь…

– Потому, – веско говорит она, – что они тут научились одновременно страдать и жрать. Понимаешь? А мы нет…

– А с чего ты взяла, что они тут страдают?

После долгих перелетов я обычно страдаю головной болью. В тот раз она была гораздо сильнее, чем обычно, и мне пришлось принять сразу две таблетки. Вдобавок Лёня Гвоздев, который должен был нас встречать в аэропорту, опаздывал.

Мы с Сашей Погребняком успели получить багаж, вышли в огромный зал и уже полчаса стояли возле стойки «Information», а его всё не было. Вокруг шумно работали рестораны и пахло свежей булкой так вкусно, что я почувствовал голод. Время от времени женский голос сверху гулко объявлял сначала по-французски, а потом по-английски время прибытия самолетов и что пассажиров такого-то рейса «приглашают на посадку». Рядом с нами толпились смуглолицые молодые люди и что-то кричали друг другу на неизвестном языке, ожесточенно жестикулируя.

Погребняк хмурился, никак не реагировал на мои попытки с ним заговорить. Время тянулось ужасно медленно, и я начал томиться тревогой. Все-таки мы одни, в незнакомой стране, куда ехать – понятия не имеем, денег почти нет…

– Черт! – произнес я. – Связались с придурком!

Погребняк равнодушно поглядел на меня. Его худое лицо, заросшее щетиной, выражало полнейшее спокойствие.

– Это кто придурок-то?

– Да Гвоздев, кто еще? Обещал встретить… и где вот он? Щетка вагонная…

Погребняк вынул из кармана бумажный платок и шумно в него высморкался. Скомкал, выбросил в урну. Шмыгнул носом.

– Андрюша, панику только не наводи, хорошо? Обещал – значит, встретит.

Лёня Гвоздев, которого мы ждали, был художником. Он уехал из России ровно десять лет назад. Сначала жил в США. Там у него всё складывалось хорошо: были покупатели, были заказы и даже в какой-то момент, по слухам, была богатая невеста. И вдруг Гвоздев ни с того ни с сего взял, всё бросил и переехал в Париж.

– Понимаете, мужики, – объяснял он нам с Сашей. Помню, мы сидели в кафе на Лиговке и пили водку. В тот раз говорил в основном он. – Америка – это, конечно, круто. Там всё такое, знаете, раскатанное, горизонтальное, как мне нравится… ну, типа пустыни, степи, серые автобаны, плоская одноэтажность, будто вчера родился, и жизнь только что начинается… Ощущение, конечно, офигительное. За вас, мужики!

Он поднял рюмку, и мы втроем чокнулись. Гвоздев поправил свои очки, громоздкую старомодную оправу, потрогал бороду и продолжил:

– Так вот, мужики… Хорошо там. Галерей, кураторов, клиентов – хоть жопой ешь. Но, блин, даже не знаю, как объяснить… Короче, художником там быть вроде как западло… Деньги платят, но что-то не то. Чувствуешь себя не в своей тарелке. Все вроде как серьезные, работают, а ты типа для них невтемный, херней занят, ходишь туда-сюда, ищешь натуру, рисуешь какую-то фигню, бухой всё время. Волосы, борода… – Гвоздев похлопал себя ладонями по щекам. – Короче, я решил в Париж двинуть. Денег, мужики, меньше, но зато как-то на душе поспокойнее. И потом, меня баба бросила…

–  Как бросила? – удивился Погребняк.

–  Саша, ну как бабы бросают мужиков? Счет принесите, пожалуйста, – обратился Гвоздев к подошедшему официанту.

– Я ее отцу, говнюку очкастому, стену в отеле расписывал – кубы, конусы, квадраты, супрематизм-минимализм, как они, короче, любят. Познакомились, поели какой-то херни в ресторане. То-сё, трахнулись, естественно. Любовь… Короче, решила она из меня человека сделать. Привела в дом. Всё чисто, вылизано, в доме три сортира, прислуга. И тут откуда-то ее родители выползли. Два тупых американских напильника. Да еще бабуля в придачу. Андрюха, вон, таких знает. Короче, полный комплект гандонов. Сели обедать. У них на первое – молитва, на второе – первое, на третье – второе, на четвертое – сраный десерт. Папаша стал мне втюхивать, что был в Петербурге и привез оттуда какие-то охерительные коробки. Я сижу, ни черта не врубаюсь. Какие, в жопу, коробки, думаю? А он талдычет и талдычет: боксез, боксез, сплендид боксез. Поднял свой жирный пердак, поперся куда-то, минут через пять вернулся. Принес. Знаете, мужики, что оказалось? Шкатулки палехские! Ну не дебил, а? Короче, мужики, я не выдержал. Накидался как свинья и спальню ей обоссал. А там все розовое, девичье, столик, тумбочка, шкафчик, цветочки на обоях…

Гвоздев мечтательно вздохнул:

– Короче, выгнала, сука, и заметьте, мужики, без всяких объяснений. Типа – любовь любовью, а с дисциплиной строго – кальвинизм. Ну а я… чего мне? Взял и перебрался в Париж. Этот Париж, знаете, как-то лечит, я сразу понял, да и художников во Франции уважают.

Он вдруг тревожно огляделся и поморщился:

– Я не понял, почему нам счет не несут?! Эй, мужчина, девушки! Кто там у вас?! Счет можно?!

Ему что-то ответили из дальнего угла кафе – я не расслышал.

– Что значит сейчас?! – загремел Гвоздев. – Уже черт знает сколько времени прошло!

– Лёнь, успокойся, – попросил Погребняк.

Гвоздев отмахнулся:

– Да меня тут знают, – и вдруг что есть силы закричал на весь зал: – Если сейчас же не принесете счет, я вам тут всё обоссу!

Он нахмурился и замолчал.

Это была его любимая фраза – «я вам сейчас тут всё обоссу!». Гвоздев всегда ее произносил, когда кто-нибудь из агентов, кураторов, галерейщиков, друзей-художников или подруг отказывался выполнить его просьбу. Фраза «я вам сейчас тут всё обоссу» выполняла в его жизни роль волшебного слова и решала практически любую проблему, даже самую сложную. Так произошло и на этот раз: официант явился тотчас же, и даже не явился, а прямо-таки подбежал, держа в руках счет. Помню, когда я его увидел с листиком на подносе, я решил, что мне в самом деле пора уже начать брать пример с Гвоздева и произносить это заклинание «я вам сейчас тут всё обоссу» везде, где только можно. Вот, к примеру, заходишь к начальнику, который отказывается платить деньги. Сначала уговариваешь его по-хорошему, а потом говоришь: