— Я упал. Честное слово, я упал, — пробормотал Соренко,нервно оглядываясь по сторонам. — Я действительно упал.

— Ладно, — прервал его излияния Лабунский, —мне интересно другое. Кто мог подняться в наш номер и украсть Катиныдрагоценности? Ты не знаешь, Клавдия, кто это мог быть?

— Вы что меня подозреваете? — испугаласьКлавдия. — Меня, ее сестру? Да я бы себе руки отрезала, чем такое сделала.

— Я не говорю, что это ты. Я спрашиваю — кто это могсделать?

— Не знаю. Откуда мне знать. Катя никогда не говориламне о своих проблемах.

— Но кто-то ее убил! — закричал Лабунский, бросаясигару в угол. Она упала, и от нее во все стороны полетели искры. Обозовподошел, поднял сигару и, сломав ее, потушил в пепельнице.

— В номер мог попасть только человек, имеющий двекарточки, — напомнил Соренко, — от кабины лифта и от вашего номера.

— От номера необязательно, — тихо сказалЛабунский, — может, это был знакомый и она сама открыла ему дверь. Или онсказал, что является сотрудником гостиничной службы. Все могло быть: она незнала, что такое осторожность. Была безрассудной.

— Почему тогда он не убил ее сразу, а прошел с ней вспальню? — спросил Торчинский.

— Не знаю, — зло ответил Лабунский, — я самничего понять не могу. Обозов, где мои карточки?

— Я отдал их комиссару, — сообщил Обозов.

— У вас, Торчинский, есть свои карточки?

— Есть, — ответил Олег, — но они от моегономера и от кабины лифта.

— Выходит, что карточки были только у Кати, у Обозова иу вас, — сказал, обращаясь к Торчинскому, Леонид Соренко.

— Получается так, — согласился Олег.

— Может, вы их кому-нибудь отдавали? — осведомилсяСоренко.

— Нет, никому.

— А вы, Обозов?

— Только комиссару.

— Тогда получается, что никто из нас не мог поднятьсяна этаж, — сделал заключение Соренко.

Дронго подошел к мини-бару и достал бутылочку апельсиновогосока.

— Достаньте мне яблочный сок, — попросила егоКлавдия Соренко.

Дронго достал вторую бутылочку и протянул ее женщине.

— Нужно принести лед для виски, — вздохнул Обозов,взглянув, как Лабунский наливает себе виски.

Жураев подошел и тоже плеснул себе полстакана. Обозов ужевзял ведерко для льда, чтобы принести лед, как его опередила Клавдия Соренко.Она чувствовала себя самой близкой родственницей покойной. И соответственно —самого Марка Лабунского.

— Сидите, я принесу, — сказала она, выходя изномера.

Машина для выработки льда была напротив их номера. Клавдиявернулась через минуту с полным ведерком льда. Она достала щипцы и осторожноположила несколько кусочков сначала Лабунскому, а затем — своему мужу. Потомотдала ведерко Жураеву, чтобы он сам положил себе лед. Соренко плеснул себевиски из начатой бутылки.

— Я не знаю, кто это сделал, — сказал Соренко. Онбыл немного пьян. — Но мы все равно найдем этого типа. Мы его все равнонайдем.

— Тебе нужно проспаться, — грубо оборвал его МаркЛабунский.

Он подошел к коробке с сигарами, взял одну и, держа ее вруках, потянулся за своим стаканом.

— Она была прекрасным человеком, — вздохнулТорчинский.

Все молчали. Никто не сказал ни слова. Ни в поддержку, ни вопровержение. Лабунский обвел всех присутствующих недовольным взглядом и, взявсвой стакан, вышел на балкон. Он щелкнул зажигалкой, и все слышали, как онположил зажигалку на столик.

— Какая странная ночь, — произнесла Елена Жураева.

И в этот момент послышался звон разбитого стакана. Всеповернулись в сторону балкона. Обозов и Соренко поспешили туда. Марк Лабунскийпытался схватиться за перила, но не сумел. И рухнул на пол, опрокинув столик.Золотая зажигалка полетела на пол и упала рядом с ним. Соренко бросился кМарку. Обозов пытался поднять ему голову, но все было напрасно. Когда остальныемужчины вышли на балкон, Марк Лабунский был мертв.

— Нет! — закричала Клавдия, услышав печальноеизвестие. Обозов, наклонившись к своему бывшему патрону, попытался нащупать егопульс. Затем поднял голову и покачал головой. Торчинский ошеломленно смотрел належавшее перед ним тело. Соренко хмурился, лицо Жураева совершенно окаменело.Только Дронго старался сохранить хладнокровие. Он тоже попытался нащупать пульсЛабунского. Затем поднял голову и негромко сказал:

— Умер.

— Нужно позвать полицию, — сразу предложилСоренко.

— Сначала нужно выяснить, почему он умер, —возразил Жураев.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожилсяСоренко.

— Ничего. Просто мне кажется естественным подозреватького-то из присутствующих.

— Послушайте, Жураев, — зло выговорилСоренко, — мне кажется, вам доставляет удовольствие положение, в котороемы попали. А меня оно совсем не устраивает. Поэтому я собираюсь пойти и позватьполицейских, пока они еще в отеле. Если дальше пойдет в подобном темпе, боюсь,мы все не сможем дожить до утра.

— Убийца среди нас, — согласился Обозов, оглядываявсех настороженным взглядом.

— Почему вы считаете, что его убили? — поинтересовалсяДронго.

— А вы полагаете, что он умер от инфаркта? Или у негобыл инсульт? — зло спросил Обозов. — Вам не кажется странным, чтоздоровый мужчина в расцвете сил вдруг умирает. Конечно, его убили…

— Помолчите, — попросил Дронго снова наклонясь кубитому. Он еще раз попытался нащупать пульс, проверил зрачки, дотронулся догуб.

— Его отравили, — кивнул Дронго, — вы былиправы, Обозов. Его, конечно, отравили цианидом. Только я хотел бы уточнить, ктоименно принес эти две бутылки. Кажется, вы, Обозов?

— Одна бутылка еще стоит на столике, — показал всторону комнаты Обозов, — а из второй мы все пили. Если я бросил в бутылкуяд, то почему тогда не умер никто другой? Вам не кажется, что в таком случаевсе, кто пил из этой бутылки, должны лежать сейчас на полу.

Соренко внезапно громко закашлял, и все посмотрели на него.Он покраснел, посмотрел на остальных и виновато сказал:

— Я поперхнулся.

— Нужно позвать комиссара, — вздохнулЖураев. — Представляете, что он про нас подумает. Решит, что мы настоящая«русская мафия». Два убийства за один вечер. Это много даже для Италии.

Дронго исследовал остатки разбитого стакана. Его вниманиепривлек кусочек льда, лежавший на полу. Он поднял голову:

— Кто приносил лед?