Я сделала им веселый книксен, крикнула: «Спасибо, мальчики!»и побежала по ступеням. У дверей оглянулась, помахала рукой: они недвижносмотрели мне вслед. Провожатый согнулся, сел на свое место и машина неведомоймне иномарки ракетой рванулась вперед, как я думаю, туда, где нет ни добрыхлюдей, ни солнца, ни совести, однако что-то человеческое все же теплится и тамна дне души у каждого…

Раиса Елагина абсолютно правильно закончила своепронзительное изложение о вьючно-сумчато-ломовом существе: это обыкновеннаяженщина, которую собственный муж не любит. А меня мой собственный муж любит. Ия его, не помня себя, люблю. Вот почему я была не вьючно-сумчато-ломовымсуществом, а счастливой женщиной, хотя таскала вьюки и сумки и вламывала затроих. Вот почему разгоралась во мне все ярче волшебная лампочка, вот почемувозникла вокруг меня светлая неодолимая сфера радости и безопасности, которуюне смогли непонятно для себя самих разрушить даже те, кто живет корыстью ибессердечием. Любовь — вот что принес мне Егор, сильно немолодой уже, как онисчитали, худощавый, без брюшка, а потому непредставительный мужчина в кителезащитного цвета. А планки орденские на груди — он сохранил, но мало ктопонимал, что этот человек боевые ордена получил в мирные годы.

О Боже, сколько стенаний рассыпано во всех популярных испециальных изданиях о грустной судьбе женщины, которая, бедняжка, должнапроводить бездну времени у плиты, чтобы наготовить хлебова для своегопрожорливого семейства! Даже горькая шутка возникла: вот моя яркая и жаркаядуховная жизнь! (с жестом в направлении духовки). А я была счастлива, когда мнедоводилось добраться до плиты. Я в это время уподоблялась самому ТворцуНебесному, который из мешанины и хаоса разнородных элементов создал прекрасныйв своей гармонии мир. Подобно Творцу я вносила дух любви животворной в своисоздания, и возникала воистину божественная пища — нектар и амброзия из самойнемудреной на первый взгляд картошки, сметаны и зеленушки. Даже простая еда,которую женщина во время изготовления насыщает своей любовью, своейблагожелательностью и нежностью к ближним, становится чудом бытия, а уж если яв выходной, что называется, расходилась и сотворяла, к примеру, украинский борщиз тридцати восьми компонентов, то, думаю, у жильцов во всем подъезде теклислюнки от благоуханного аромата, ну, а семейство мое просто выло от блаженства,и Егор своей непосредственной радостью не только отличался от детей, но,напротив, первый заводил их на восторги и даже учинял бурные «аплодисменты»(как он говорил, «переходящие в овацию») в честь маминой готовки, когда япоявлялась в гостиной с новым блюдом (по будням же мы, конечно, питались вкухне).

Как замечательно, не стыдясь детей, а вдохновляя их на общеедействие, он изображал музыку «туш» при явлениях каши с маслом на столе, какневинно («нельзя, чтобы пропадало») начинал слизывать масло или крем с моихпальцев и быстро-быстро как бы невзначай добирался до самого плеча, и дети свизгом, наперебой тоже принимались соревноваться в облизывании другой моейруки, и возникла такой гомон и ералаш, что я, обессиленная от смеха, их крикови своего сопротивления, падала на стул, и это было ослепительное счастье!.. Дамогло ли когда-нибудь прийти в голову чинному Ипполиту или вечносамоутверждающемуся Олегу, что дурачиться, уподобляться детям — это и естьполное утверждение своей силы и самодостаточности? Ведь Егору и близко в головуне вступало, что кто-либо: я, дети или мои родители, когда они приходили вгости, спутают дурашливую форму веселого поведения на отдыхе со значительностьюего мужских дел или твердостью характера. Так миллионер в Америке может себепозволить явиться в аэропорт в старенькой уютной курточке, чтобы дальше лететьза океан на собственном сверхмощном лайнере, а клерк средней руки явится в тотже аэропорт всенепременно в костюме высшего класса, застегнутом на все крючки.И душа клерка настороженная: кто и как оценит его представительность — тожебудет застегнута на все крючки. Душевная открытость — удел сильных.

Я вспомнила о своих бывших мужьях — куда же деваться? —это часть, и немалая, моей бывшей жизни, и невольно подумала: что бы сказалиони, вечно воевавшие с моей холодностью, прямо заявлявшие о моей фригидности,если бы каким-либо сказочным способом довелось им подсмотреть хотя бы прошлоемое воскресное утро!.. Я вспомнила об этом утре, и пунцовая краска огнемобожгла мне грудь, шею, щеки! О Боже, я покраснела, живот мгновенно налилсятяжестью, и тотчас стеной во всем теле снова поднялось жгучее, простоневыносимое желание близости. Близости, полной слиянности с ним, страсти,наслаждения — до полной потери сознания! И это у меня — холодной и мудройАртемиды?!. Да как же я жила с ними? Отбывала жизнь черно-белую, как картинкуна старом телевизоре, без цвета, без запаха, без вкуса, холодную, чуждую…

Вечером в субботу он пришел физически изнуренный без меры,простонапросто от усталости едва ноги волочил. Чтобы так «достать» его, оченьдаже тренированного спортсмена, марафонца, мастера рукопашного боя, надо былопретерпеть нечто, из рук вон выходящее. Он поведал, что пришлось подряд втечение четырех часов круто отпарить шестерых соучредителейпроизводственниковего будущей фирмы. А было это в модерной закрытого типа новомодной бане,построенной не профессионалами, а рвачами: о кафеле и пальмах в холле они позаботились,а печка в парилке — слабенькая, пар сырой, быстро садится и, главное, бассейн —не с холодной, а с теплой водой, никакого освежения после жаркого разогрева,падаешь в него, как в бульон, сердце практически не восстанавливается. Да иводки хоть в таких случаях Егор категорически избегает, но Здесь отведать всеже пришлось. Вот и приволокся он едва-едва, хотя обычно из парилки прилетаеторлом-соколом и чувствует себя вновь на свет нарожденным.

Сел он на кровать, голову склонил, очи смежил, весь согнулся.Я его разула, помогла раздеться, брюки и все остальное стянула, носки сняла,уложила его под одеяло, укрыла поудобней: спи, отдыхай, набирайся сил! Онприхватил меня за шею, начал что-то бормотать, вот де, когда я лягу, он мнепокажет, где раки зимуют и т. д.

— Да-да, покажешь, все докажешь, дурачок мойродненький! — Настенька, ложись быстрее, мне тебя надо рядом ощущать… Всюощущать… — Да-да, сейчас посуду уберу и лягу.

Я нырнула под одеяло минут через двадцать. Мы с ним всегдаспали нагие, чтобы не было никакой разницы между той порой, когда встречалиськак любовники и когда стали законными супругами. Он был уже в глубоком сонномзабытье, но поймал мою руку, поцеловал и улегся головой на мое плечо. Я вполутьме глядела на него, и, боже ж ты мой, какая огромная нежность, и жалость,и любовь, и чувство материнской ответственности за этого зрелого мужа,азартного, как мальчишка, обволакивала всю мою душу, вбирало в себя, какогромное теплое облако и растворяло в себе без остатка! Мужчины думают, что мылюбим их за силу — сексуальную, физическую, интеллектуальную, духовную — да,это так, но не менее того мы любим их, как любят матери своих совсем ещемаленьких беззащитных детей, которых готовы они от всего мира и его напастейзащитить своей грудью, как оберегают птицы своих птенцов.