шепнул Старобелецкий. — Когда уйдет дочь графа. — Дочь? А где она? — Скоро будет. И действительно, спустя непродолжительное время к нам спустилась юная девушка, Сарра Толстая, дочь господина графа. Симпатичная, ее можно было считать даже красавицей. Отчасти в тетушку, отчасти в цыганку-мать, красота ее была сродни знойной красоте бразильянок, но на заре знойного дня, когда всё вокруг свежо и прохладно. Она подошла к стоявшему в углу кабинетному роялю и безо всякого вступления заиграла пьесу из тех, что через сто лет сочтут сумбуром вместо музыки, а через двести объявит прорывом в новое измерение. Минут через десять она закончила играть. Собравшиеся начали восхищаться. Впрочем, вполголоса. — А вы, барон? Как это понравилось вам? — с детской непосредственностью спросила меня исполнительница. — Никак, — ответил я. — Это и не музыка вовсе, а письмо, отправленное на обратную сторону Луны. — Хоть кто-то понял, — сказала она. Потом опять спросила — Вы богаты? — Сарра, дочь моя, — начал было Толстой, но я ответил — Если вы о деньгах, то средств у меня достаточно. — Достаточно на что? — Достаточно на всё, что можно купить за деньги. Только этого мало. — Ужасно мало, — согласилась Сара. — Я покидаю вас. Вижу, вам не терпится выпить вина и поиграть в карты. Вы, барон, играете в карты? — Редко. — Что так? — Неинтересно. С моим умением выиграть в карты — это как конфету у ребенка отнять. Ну, раз отнял, ну, два… Скучно же! — Отнять у ребенка конфету? Вы шутите, барон? — опять вступил в разговор отец. — Если точнее, то еще проще. Ребенок закричит, заплачет, ребенка, наконец, жаль. — И вы готовы доказать это? — Доказать? Зачем? Впрочем, ради приятного времяпрепровождения разве… У вас найдется конверт плотной бумаги? — Найдется, — ответила Сарра. Заинтересовалась. — Принесите, будьте добры. Не беспокойтесь, господин граф, я покажу вполне невинный и даже познавательный научный сеанс. — Ну, ну… — только и сказал Толстой. Через минуту Сарра вернулась с большим конвертом из манильской бумаги. — Внимание! Смотрите внимательно. Граф, угодно вам быть моим ассистентом? — Ах, это фокус, — вздохнул граф. — Это лучше. Это магия. Вот, граф, видите — тысяча рублей, — я достал из бумажника десять катенек. — Поместите их в конверт, пожалуйста. Толстой без особой радости исполнил просьбу. — Это моя ставка, так сказать. Теперь, господа, положите в конверт столько денег, сколько не жалко потерять. Не бойтесь, я этот конверт и в руки не возьму. Господа Наблюдатели неохотно клали в конверт кто сто рублей, кто двести, а кто и пятьсот. В сумме набралось три тысячи. С моею тысячей. — Граф, положите конверт на стол, будьте добры. Толстой повиновался и положил уже пухленький конверт на ломберный столик. — Придавите конверт какой-нибудь книгою или журналом. Он придавил — номером «Московского Наблюдателя». Хороший номер, в семьсот страниц. Люблю русские журналы. — Теперь — внимание. Вот газета «Московские Ведомости», последний нумер, и я наглядно докажу вам силу сего издания. Разверните её и накройте ею журнал. Ещё менее охотно граф Толстой выполнил моё желание. — И — кульминация. Волшебные слова, заклинание: деньги ваши стали наши. Ничего не произошло. Да и что могло произойти. — А дальше? — спросил один из Наблюдателей, Языков. — А всё. — Что — всё? — Всё — всё! Разочарованный вздох пронесся по комнате. — Это несколько утомительно, барон, вы не находите? — сказал граф Толстой. — Нет, не нахожу. В карты вы бы играли несколько часов, а сейчас потратили несколько минут. Выигрыш во времени очевиден. И — никакого утомления. Можно выпить вина и пойти спать. Сон по ночам — залог здоровья. — Ладно, — невежливо перебил меня Языков. — Шутка так себе. Если вы не возражаете, барон, мы возьмем наши деньги и сядем, наконец, играть, — он убрал газету, поднял журнал и взял конверт. Раскрыл клапан, посмотрел, потом посмотрел еще раз. — А где деньги? — спросил он. — В этом и суть. Где деньги? Вы — Наблюдатели. Всё происходило на ваших глазах. Я не прикасался к конверту, не подходил к столу. А денег нет. Это было проще, чем отнять у ребенка конфету, не находите? — Денег жалко, но хотя бы объясните, как? — потребовал другой Наблюдатель, Погодин. — Вы не поняли. Сегодня вы стали свидетелями необъяснимого феномена. Этот вечер вы будете вспоминать всю оставшуюся жизнь. Искать разгадку. Думать. Соображать. Неужели вы хотите, чтобы я испортил чудо? — Да, хотим, — упрямо сказал Погодин. — И продолжайте хотеть, милостивый государь, продолжайте хотеть. — Интересно, — сказала Сарра. — Хотя ответ, конечно, напрашивается. — Напрашивается? Может быть, вы поделитесь своими соображениями? — спросил Погодин. — Ну нет. Сами думайте, — и барышня вспорхнула с кресла. — Я пошла спать, господа. Позвольте посоветовать: никому ничего не рассказывайте, над вами смеяться будут. Восемь наблюдателей наблюдали, наблюдали, да не вынаблюдали, — и ушла. Рассерженные наблюдатели тоже стали расходиться. Испортил я им вечер. — Граф, мне нужно с вами поговорить. Приватно. — Пройдемте в кабинет, — предложил Толстой. Он тоже хотел со мной поговорить. Кабинет Фёдора Ивановича был схож с кабинетом Старобелецкого. Понятно: схожее воспитание, схожие возможности. У них даже чин одинаков, оба полковники. — Ваша дочь больна, — без обиняков сказал я. — Это я знаю и без вас. — И вы знаете, чем она больна, — продолжил я. — Не приплетайте сюда мистический счёт. Как и с деньгами, тут нет никакой мистики. — Мы лечимся, — глухо сказал Толстой. — Омеопатией? Это напрасная трата времени. — У вас есть лучшее предложение? — Есть, — ответил я. Достал коробочку: червонное золото, на крышечке вензель «М», сто сорок мелких изумрудов. — Здесь три пилюли. По одной пилюле один раз в месяц — и ваша дочь выздоровеет. — И что вы потребуете взамен? Душу? Денег? — А они у вас есть, душа и деньги? Оставьте себе. Но да, вы будете моим должником. Возможно, вам придется вызвать на дуэль одного человека. Нет, вы не должны будете его убивать, это нежелательно. Всего лишь ранить, лучше — легко. — И в чем тогда подвох? — На вас может распространиться недовольство государя, он не любит дуэлей. Но вам ведь не впервой, не так ли? — Если Сарра будет здоровой, я согласен — ответил Толстой без паузы на раздумье. — Никаких «если». Будет. — Я должен подписать договор? Кровью? — Вы меня с кем-то путаете. Зачем мне договор? Зачем мне ваша кровь? Достаточно того, что я знаю, что вы знаете, что я знаю.

Авторское отступление для интересующихся историей. Остальные могут и пропустить. Сначала о Белинском. В школьных учебниках советской поры Белинский — своего рода икона, рыцарь без страха и упрека, человек, возглавлявший и направлявший всю русскую литературу девятнадцатого века. По инерции таковым его считают и поныне. Однако влияние его преувеличено.