— ВЫХОДИ, ДЕККЕР! ТЫ ОКРУЖЕН.

— Прекратите. Заткнитесь.

Но они меня, конечно, не слышали, да и не хотели слышать.Они вели свою игру.

— Не очень приятно, когда тебя игнорируют, не правда ли? —промолвил Тед. — Не получается навязывать свои правила.

— Оставь меня в покое.

Голос мой звучал неубедительно. Я пробовал думать о белке ио зеленой незагаженной лужайке, но не мог. Все смешалось в моем сознании. Пляжв тот день был залит ярким солнцем. У каждого был транзистор, и со всех сторонлилась музыка. Джо и Розалин плескались в зеленых волнах.

— У ТЕБЯ ЕСТЬ ПЯТЬ МИНУТ, ДЕККЕР!

— Тебе стоит выйти, — настоятельно произнес Тед. — Тебе предоставляютшанс.

— Что ты о себе думаешь? — набросилась на него Сильвия. —Считаешь себя героем? Да? Дерьмо, вот ты кто, Тед Джонс. И я скажу им…

— Ну зачем ты говоришь мне…

— …И они подавят тебя, Чарли…

— ДЕККЕР!

— Стоит выйти, Чарли.

— …отстань, не трогай его…

— ДЕККЕР!

— …и эти проклятые ужины, и эти проклятые…

— …если ты только позволишь ему ДЕККЕР! подавят тебя ты одинну он не может Чарли ты не должен НЕ ВЫНУЖДАЙТЕ НАС ОТКРЫВАТЬ ОГОНЬ ты готовТед если бы ты знал да заткнитесь все ради бога для твоего же блага ВЫХОДИ!..

Я направил пистолет на окна и, крепко сжимая его обеимируками, четыре раза нажал на курок. Звуки выстрелов гулко раскатились покомнате, как бильярдные шары. Стекла разлетелись вдребезги. Военные исчезли из полязрения. Зрители поспешно разбегались во всех направлениях. Осколки стеклаблестели на зеленой траве внизу ярче, наверное, чем бриллианты в магазинемистера Франкла.

Ответного огня не последовало. Они блефовали. А на что онибыли еще способны?

Однако Тед Джонс не блефовал. Он был на полпути ко мне,когда я направил на него ствол пистолета. Он застыл, уверенный в том, что ясейчас выстрелю. Он смотрел в пустоту мимо меня.

— Сядь, — сказал я ему.

Тед не двигался. Он выглядел парализованным.

— Сядь на место, — повторил я.

Он начал дрожать. Кажется, дрожь началась в ногах и затемподнималась вверх, захватив руки, подбородок, губы… Его правая щека началадергаться. Лишь взгляд оставался застывшим. Ну что ж, я предоставил емувозможность испытать что-то новое. «Насколько измельчала нынешняя молодежь!Некоторые еще пытаются начать революцию, взрывая сортиры в государственныхучреждениях, но никто уже не кидает бутылки с зажигательной смесью в Пентагон».Так говорил мой папочка, и здесь я с ним полностью согласен. Тед смотрел впустоту.

— Сядь, — в очередной раз повторил я. Тед наконец смогвыполнить мое пожелание. Никто из присутствующих не издал ни звука. Некоторыезажимали уши ладонями, чтобы не слышать выстрелов, и теперь осторожно опускалируки, прислушиваясь к наступившей тишине. Мой желудок не бунтовал. Я снова былв норме.

Человек с громкоговорителем снова закричал, но теперь онобращался не ко мне. Он призывал зевак покинуть опасную зону, что они исделали. Многие из них побежали прочь пригнувшись, как Ричард Видмарк во времямировой войны.

Легкий ветерок проник в комнату сквозь разбитые окна. Онсбросил со стола Джексона бумаги и закружил их по полу. Джексон встал и поднялих.

— Скажи еще что-нибудь, Чарли, — произнесла Сандра Кросс.

Я улыбнулся. Мне хотелось напеть одну старинную народнуюпесенку, там было что-то о прекрасных голубых глазах, но слов я не помнил, да иголос у меня для пения не самый подходящий. Я просто смотрев на нее и улыбался.Сандра слегка покраснела, смутившись, но не отвела взгляд. Я подумал, чтокогда-нибудь она выйдет замуж за какого-нибудь кретина с пятью костюмами вшкафу и превосходной туалетной бумагой в сортире. Эта мысль наполнила меняощущением безысходности. К сожалению, все девушки когда-нибудь перестают бегатьна танцы, резвиться на лужайках и целовать мальчиков в кустах. И становятсясолиднее. Вчерашняя кукла Барби превращается в почтенную мать семейства. Никудане денешься, с грустью думал я, постигнет и Сандру эта участь. А потом менянеожиданно заинтересовал вопрос: какие трусы на ней сегодня? А вдруг белые?

Было десять часов пятнадцать минут.

Я начал рассказывать.

Когда мне было двенадцать лет, мама купила мне вельветовыйкостюм. К этому времени отец уже оставил все попытки заниматься моимвоспитанием, и я полностью поступил в распоряжение мамочки. Купленный ею костюмя с большой неохотой одевал в церковь по воскресеньям и на еженедельные чтенияБиблии по четвергам, дополняя свой вид одним из трех галстуков-бабочек. Ну ктоже мог предположить, что мама заставит меня одеть костюм на день рожденияКэрол! Я перепробовал все. Я убеждал ее, приводил все мыслимые доводы, заявлял,что вовсе никуда не пойду. Даже прибегнул ко лжи: сказал, что вечеринкаотменяется, потому что Кэрол заболела ветрянкой. Но один звонок родителям Кэролрасставил все на свои места. Ничто не помогало. Мама предоставляла мнедостаточно свободы и не слишком вмешивалась в мою жизнь, но уж есликакая-нибудь идея приходила ей в голову, возражать было бесполезно. Оставалосьсмириться. До сих пор вспоминаю один эпизод, очень ярко характеризующий ееупорство. Однажды на рождество брат отца подарил ей мозаику. Мамочка иногдазанималась составлением мозаичных картинок, ее это развлекало, а отец и дядяТом находили это занятие самой идиотской на свете тратой времени. Поэтому, ядумаю, дядя не случайно прислал в подарок мозаику из пятисот кусочков, которуюв принципе невозможно было собрать. Папа хохотал весь вечер: «Посмотрим, мать,как это у тебя получится». Он всегда называл ее «мать», когда стремилсякак-нибудь подколоть, и это никогда не переставало раздражать ее. Мама тут жеушла в свою спальню (к этому времени спальни у них были раздельные), два дня мыее не видели и вынуждены были ужинать чем попало, а на третий нам представиласьвозможность лицезреть полностью собранную картину. Мамочка сфотографироваласвою работу и послала снимок дяде Тому в Висконсин. Затем разобрала мозаику изабросила ее на чердак, где она валяется и по сей день. Вообще-то моя мамаочень мягкий человек, она хорошо образована и не лишена чувства юмора. Но лучшене пытаться встать на ее пути, когда она уже приняла решение.

А сейчас я вынужден был ей противоречить. В четвертый раз засегодняшний день я принялся перечислять все доводы против этого кошмарногокостюма, который уже был на меня надет. Галстук-бабочка раздражал меня доневозможности. Он был похож на розового паука, вцепившегося мне в шею. Пиджакжал под мышками. В довершение всего мне пришлось одеть выходные туфли сквадратными носками. Отца не было дома, он вышел в город посидеть с друзьями,пропустить по рюмочке чего-нибудь крепкого. Но я догадываюсь, что он сказал быо моем виде в тот момент. Я чувствовал себя полным идиотом.