Отец, заметив вдруг побледневшее лицо дочери, все понял.

– Сергей Ильич! Я взял на себя смелость признаться, что я… – Ракелов набрал воздуха в грудь и проговорил на одном дыхании: – люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки. Не откажите. Мне без Ирины жизни не будет! – Он склонил голову.

Ирина, отложив салфетку, которую до того теребила в руках, поднялась с места и встала рядом с Ракеловым.

– Да что же это… – Сергей Ильич, всегда степенный и уравновешенный, подскочил с места. – Что же это… Как же… – растерянно бормотал он. – Вот сюрприз так сюрприз… Глаша! Глаша! – словно опомнившись, крикнул он в проем двери. – Глаша! Неси! Скорее!

Ракелов взял Ирину за руку и подвел к отцу.

– Как же… Дети… – взволнованно заговорил Сергей Ильич, но, увидев Глашу, вошедшую в столовую с подносом, на котором возвышалась бутылка шампанского в ведерке со льдом, замахал руками. – Что ты принесла? Наказание Божие! Икону неси! Из кабинета! Скорее же!

Глаша, никогда раньше не видевшая хозяина в таком состоянии, выскочила за дверь и через минуту вернулась со старинной иконой в серебряном окладе. Сергей Ильич, перекрестившись, принял икону. Ирина и Ракелов переглянулись и опустились на колени.

– Благословляю вас, дети мои, – у Сергея Ильича перехватило дыхание. – Живите в мире, любви и согласии. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь, – он перекрестил молодых, подождал, пока те прикоснутся губами к краю иконы, и не выдержал – слезы потекли по лицу. Торопливо достав носовой платок, Сергей Ильич отвернулся, вспомнив, как, кажется, совсем недавно, этой же иконой благословляли родители их с Настенькой, как, положив руку на живот своей пополневшей красавицы жены, ощутил биение новой, порожденной ими жизни, как маленькая Ирочка делала первые шаги, как они были счастливы втроем… И вот сейчас его жизнь будто обрывается – он остается один. И никому уже не нужен. Никому…

– Жаль, матушка твоя не дожила до этого дня, – с горечью проговорил он, убирая платок в карман.

Глаша, украдкой вытирая слезы, унесла икону в кабинет. Ракелов помог Ирине подняться с колен. Щеки ее горели.

– Ирэн, вот, позвольте… – Ракелов достал из коробочки кольцо с небольшим бриллиантом и, немного волнуясь, надел ей на палец. – Как славно, впору пришлось! – обрадованно проговорил он, целуя ей руку. – Завтра же мы объявим о нашей помолвке.

– Дети, дети мои… – Сергей Ильич неуклюже обнял их, не зная, что сказать. Слезы все еще душили его, и оттого он никак не мог заставить себя разомкнуть руки. Бой каминных часов и радостный возглас прислуги вывели его из оцепенения.

– Сергей Ильич! Ирина Сергеевна! Уж Новый год на дворе, а вы даже шампанское не разлили! – заглянула в комнату улыбающаяся Глаша и заспешила к окну. – Вон, я все двери нараспашку открыла, и окно надобно тоже открыть, – дернула за ручку оконной рамы. – Счастье в дом впускаю! – пояснила она.

– Да! Да! Конечно! – Сергей Ильич принялся торопливо разливать шампанское по бокалам. – И другие окна! Глаша, отвори все! Входи, семнадцатый! – воскликнул он, когда окна были распахнуты.

– Входи, счастье! – тихо сказал Ракелов и поцеловал Ирину.

Счастье неуверенно переступило порог…

* * *

«Какая удивительная ночь! – думала Ирина, уже лежа в кровати.

«Мой Ники… – Она невольно улыбнулась. – Он здесь. Совсем рядом. И я его чувствую. Поэтому и не могу заснуть. Правильно, что отец распорядился постелить ему в своем кабинете. На улицах стало опасно».

Ирина знала каждую складочку, изгиб, потертость и пятнышко дивана, на котором сейчас спал Ники. Сколько раз, сидя на этом диване в отсутствие отца, она жадно читала любовные романы, непонятным образом попадавшие в его серьезную юридическую библиотеку, замирая всякий раз, когда казалось, что вот-вот найдутся ответы на волновавшие ее вопросы, которые так старательно скрывали авторы за витиеватыми фразами и намеками. Она росла, а диван старел, не теряя, между тем, особенностей своего характера – приветливости и гостеприимства. «И сейчас на нем лежит Ники…» Ирина вздохнула и натянула одеяло на голову. Но сон все не приходил, а под одеялом стало жарко. Она откинула одеяло и закинула руки за голову, вдруг ощутив прокатившийся волной по телу озноб.

«Нет, хватит думать об этом», – решила она и блаженно улыбнулась, вспомнив, что Ники шепнул, провожая ее до дверей спальни: «Признаюсь, меня переполняет зависть!»

«К кому?» – удивленно спросила она.

«К самому себе. К тому, у которого есть любовь».

«Как прекрасна любовь!» – подумала Ирина, потянулась, потом перевернулась на живот и обхватила подушку руками, рассчитывая, что, может быть, в таком положении все же удастся заснуть. Попыталась лежать неподвижно, но мысли никак не хотели угомониться. Почему-то вспомнила себя четырнадцатилетней девчонкой – заплаканной, опрокинутой болью и горечью первой любви. «Никогда, слышишь, мама, никогда больше не буду любить. Ненавижу эту любовь!» – отчаянно выговаривала она, уткнувшись маме в плечо. А та ласковой рукой поглаживала ее по голове, приговаривая: «Глупышка ты моя… Не надо бояться любви. Своей или чужой. Хотя… любовь не бывает чужой. Любовь бывает нежданной. Но нежданная – не всегда не твоя. А нужно ли было тебе прикосновение ее легких крыльев – ты сможешь судить только когда она покинет тебя. Но, возможно, именно в этот момент тебя покинет и твоя душа, а ты и не заметишь, что не живешь более. Только любовь будет где-то в небесах звенеть нежным колокольчиком…»

– Не надо бояться любви. Своей или чужой, – прошептала Ирина и, словно пытаясь спрятаться от мыслей, нырнула головой под подушку. Но и туда пробрались осмелевшие мысли. По телу снова пробежала дрожь.

«Ники здесь… Он рядом… Я его чувствую…» – Ирина села на кровати. Больно ущипнула себя за руку. Не помогло. Поднялась с кровати. Подошла к двери. Прислушалась. В доме было тихо. На цыпочках, все еще не веря тому, что делает, прокралась по коридору и коснулась пальцами двери кабинета. Скрип двери оцарапал слух. Неслышно ступая, подошла к дивану. Плотные шторы на окне не были задернуты. Лунный свет заливал небо, бросая блики на вуаль занавески.

– Ники, ты спишь?

– Нет, милая. Я ждал тебя…

8

В обильно украшенном золотой лепниной зале ресторана «Контан» в этот час было немноголюдно. Свободные официанты, готовые в любую секунду обслужить гостей, негромко переговариваясь, стояли у выхода с кухни.

Александр Иванович Гучков, организатор и председатель Военно-промышленного комитета, задумавшись, сидел в кресле и поглаживал огромную пушистую ухоженную кошку, которая, утробно урча, развалилась у него на коленях. Кошку он принес с собой, хоть это было и не принято, но