– Она сказала, что была в составе боевого подразделения, попавшего в беду. Последнее, что она помнит – как погружалась в криосон. На тот момент капрал был жив, а криокапсула девочки функционировала нормально. Я предположил, что девочка утонула, а пехотинец погиб во время крушения шлюпки. Полагаю, что все остальное – закрытая информация. Я больше ничего не выпытывал. У нее ранг лейтенанта Колониальной морской пехоты, как вы знаете.

– И все? – настаивал Эндрюс.

Клеменс изучил свою пустую чашку.

– Да.

– Ничего больше?

– Нет.

– Ты уверен?

Медик посмотрел вверх и спокойно встретил взгляд начальника.

– Совершенно уверен.

Эндрюс уставился на собственные кисти на столешнице и проговорил сквозь зубы:

– Убирайся отсюда.

Было очевидно, что есть вещи, о которых медик умалчивает, но помимо физического принуждения у управляющего не осталось иных средств воздействия. А физическое принуждение не сработает на ком-то вроде Клеменса, чье врожденное упрямство не позволит признать, что у него не осталось гордости для защиты.

Клеменс поднялся без слов и во второй раз направился к двери.

– И еще одно.

Медик остановился и, обернувшись, обнаружил, что управляющий пристально на него смотрит.

– Повседневная рутина мне помогает. Как и тебе. Систематизированная монотонность отлично поддерживает, и я не позволю ее нарушать. Систематическое повторение знакомых задач – это самый лучший и безопасный наркотик. И я не позволю здесь никого волновать – ни женщине, ни несчастным случаям. Ни тебе.

– Как скажете, – покладисто согласился Клеменс.

– И не забивай себе голову дурацкими идеями. Самостоятельные действия на Фиорине – вещь, не имеющая ценности. Не думай слишком много. Это повредит твоим отношениям с местным скромным обществом, а в особенности – со мной. И в конце концов ты только навредишь сам себе. Будет лучше, если ты постоянно будешь держать в уме долгосрочные цели. Ты должен быть предан своей работе и нанимателю, а не незнакомцам, и не каким-нибудь заблуждениям, которые могут возникнуть от скуки. Она скоро улетит, а все мы останемся. Ты и я, Диллон и Эрон, и все остальные. Все будет так же, как до крушения этой проклятой шлюпки. Не подвергай опасности свое завидное положение, синица в руках лучше журавля в небе. Ты понял?

– Да. Ваша аргументация достаточно ясна. Даже для кого-то вроде меня.

Эндрюс продолжил беспокойные размышления:

– Я не хочу неприятностей с нашими нанимателями. И вообще – никаких неприятностей. Мне платят за то, чтобы неприятностей не случалось. Определенные социальные группы на Земле, скажем так, осуждают наше присутствие здесь. До этого происшествия у нас никто не умирал кроме как от естественных причин – с того самого дня, как мы приняли на себя обязанности смотрителей. Я понимаю, что происшествие с Мерфи невозможно было предотвратить, но в досье это все равно выглядит плохо. А мне не нравится, когда мое досье плохо выглядит, мистер Клеменс. – Он прищурился, глядя на медика. – Вы понимаете, о чем я?

– Полностью, сэр.

Эндрюс продолжил:

– Корабль с помощью и новыми припасами прибудет довольно скоро. А пока ты присматриваешь за лейтенантом и, если заметишь нечто, хм, потенциально подрывающее порядок, я уверен, ты непременно тут же поставишь меня в известность. Верно?

Клеменс коротко кивнул.

– Верно.

Управляющий успокоился только частично, но что сказать еще, он придумать не мог.

– Что ж, очень хорошо. Мы поняли друг друга. Доброй ночи, мистер Клеменс.

– Доброй ночи, управляющий. – И Клеменс тихо закрыл за собой дверь.

Ветер на Фиорине усиливался и слабел, иногда стихая до дрожащего зефира или разгоняясь до завывающих торнадо, но никогда не прекращался совсем. Он постоянно дул с моря и доносил до внешних секций комплекса терпкий аромат соленой воды. Время от времени шторма и течения извлекали из глубин моря совершенно непривычные человеческому носу ароматы, и затем они просачивались по воздушным шахтам и проскальзывали сквозь очистители, чтобы напомнить людям: мир, где те поселились, чужд для обитателей далекой Земли, и убил бы их, если бы смог.

Они редко выходили наружу, предпочитая знакомое окружение огромного комплекса гнетущим бескрайним просторам унылых пейзажей. Не на что было смотреть, кроме как на черные волны, которые набегали на пляж из черного песка, ничто не напоминало о мире, который они знали когда-то. Но это и к лучшему: такие воспоминания были куда болезненнее, чем любое количество физического труда.

Вода была холодной, и в ней жили отвратительные крошечные кусачие создания. Иногда несколько человек приходили порыбачить, но только ради физической, а не духовной пищи. Внутри комплекса было тепло и сухо, а ветер превращался в отдаленную, неблагозвучную музыку, которую можно было игнорировать, но иногда приходилось выходить наружу. Такие экскурсии всегда были короткими, и совершались с максимально большой скоростью, перебежками от одного укрытия к другому.

Однако на этот раз фигурка, пробирающаяся сквозь гору обломков, делала это целеустремленно и с осторожностью. Рипли шагала по дну огромной ямы и не отрывала глаз от ее разнообразного содержимого. Изначально это было место раскопа, а теперь его заполняло сломанное и забракованное оборудование. Она шла мимо каких-то монументальных конструкций, пробитых цистерн, изношенных частей буров размером с небольшой грузовик, ярко расцвеченных лоз старой проводки и ржавых труб.

Ветер хлестал снаружи, и Рипли сжала руками воротник спецовки, которую нашел для нее Клеменс. Безжизненный пейзаж казался бесконечным, а холод, казалось, проникал в мышцы, замедляя их работу и заодно притупляя внимательность.

Но, впрочем, не настолько, чтобы Рипли не заметила серебряные волокна, торчащие из небольшой кучки недавно выброшенного мусора. Встав на колени, она принялась раскапывать завал, отталкивая в стороны испорченное оборудование и мешки с отходами, чтобы обнаружить…

Бишопа.

Или, точнее, то, что от него осталось. Компоненты андроида были раскиданы в мусоре, так что ей пришлось копаться и сортировать добычу еще целый час, прежде чем она убедилась, что нашла абсолютно все, что могло бы пригодиться.

Она предприняла предварительную попытку верно расположить детали, но результат оказался не только удручающим – он был откровенно жалким. Большая часть лица и нижняя челюсть отсутствовали – либо их раздавило еще во время крушения шлюпки, либо они потерялись в груде мусора вокруг. Часть шеи, левое плечо и спина каким-то образом уцелели. В дополнение еще имелись сенсорные компоненты, оторвавшиеся от внешней оболочки и рассыпавшиеся.

Угрюмая и одинокая, Рипли начала осторожно складывать найденное в захваченную с собой сумку.