Майкл поставил стакан на стол, потом наклонился и поцеловалжену в щеку. Выражение лица Роуан осталось прежним, в ее позе тоже не произошлоникаких изменений. Лишь легкий ветерок слегка шевельнул прядкой волос.Приподняв правую руку Роуан, Майкл вложил ей в пальцы стакан и чуть сжал их,чтобы тот не упал на пол.

– Выпей это, милая.

Он говорил с женой тем же тоном, что и с Моной: резковатым итеплым одновременно. Милая, милая, милая… Он мог так называть и Мону, иМэри-Джейн, и любую другую женщину.

А подходило ли слово «милая» мертвому существу,похороненному в яме вместе с отцом? Боже правый! Если бы только она, Мона,могла хоть мельком увидеть одного из них, хотя бы на краткий драгоценный миг!Но все женщины из рода Мэйфейр, кому довелось видеть его и, к своему несчастью,стать свидетельницами неистового приступа его страсти, заплатили за это жизнью.Все… За исключением Роуан…

О чудо! Роуан подняла стакан. Мона с испуганным восторгомнаблюдала, как она пьет, не отводя взгляда от цветов. Роуан пила медленно и также медленно моргала в такт каждому глотку. Но больше ничего не изменилось. Лобоставался нахмуренным, и на нем виднелась всего одна маленькая морщинка –свидетельство работы мысли.

Майкл, засунув руки в карманы, какое-то время молча стоял,глядя на жену, а потом сделал нечто удивительное: заговорил о ней с Моной –так, словно Роуан не могла его слышать. Такое случилось впервые.

– Когда доктор в беседе с ней сказал, что ей следуетпройти несколько тестов, она просто встала и вышла. Словно благородная дама,которая ненадолго присела отдохнуть на скамейке в парке большого города и поспешнопокинула ее, как только рядом – возможно, слишком близко – сел кто-то другой.Она стремилась быть отдельно от всех, в полном одиночестве.

Майкл забрал у Роуан стакан. Остатки его содержимоговыглядели еще более отвратительно, чем раньше. Но, сказать честно, Роуан,похоже, готова была выпить что угодно – на ее лице не отразилось никакихэмоций.

– Разумеется, я мог бы отвезти ее в больницу дляпроведения тестов. Думаю, она поехала бы туда со мной. До сих пор, во всякомслучае, она выполняла все мои просьбы.

– Почему же ты этого не сделал? – спросила Мона.

– Потому что утром, едва проснувшись, она надеваетповерх ночной рубашки халат и даже не прикасается к костюму, который я для нееприготовил. Это намек. Она таким образом показывает мне, что хочет оставаться вдомашней одежде, то есть не желает выходить на улицу.

Внезапно Майкл разозлился. Щеки его раскраснелись, и сталозаметно, как предательски подергиваются губы, выдавая нервное возбуждение.

– Эти тесты все равно ей не помогут, – продолжалон. – Витамины – вот все, что необходимо для ее лечения. Тесты способнылишь сообщить нам какие-то сведения, а я совсем не уверен, что эти сведения вданный момент так уж важны и что мы вообще имеем право вмешиваться. Думаю,теперь это вообще не наше дело. А питье ей помогает.

В его голосе появились жесткие нотки. Неотрывно глядя наРоуан, Майкл все больше раздражался. И в конце концов замолчал.

Неожиданно он наклонился, поставил стакан на стол и, положивпо обе стороны от него ладони, попытался заглянуть прямо в глаза Роуан.

– Роуан, пожалуйста, – прошептал он, –вернись!

– Майкл, не надо!

– Почему же не надо, Мона? Роуан, ты необходима мнесейчас!

Он обеими руками стукнул по столу.

Роуан вздрогнула, но больше ничто не изменилось.

– Роуан! – крикнул он, потом подошел к жене,словно намереваясь обхватить ее за плечи и встряхнуть…

Но раздумал.

Схватив стакан, Майкл повернулся и пошел прочь.

Мона стояла не двигаясь, выжидая, слишком потрясенная, чтобыпроизнести хоть слово. Это было так похоже на Майкла. Он действовал из добрыхпобуждений, но со стороны его поведение казалось грубым, и смотреть на это былоужасно.

Мона ушла не сразу. Она медленно спустилась на стул возлестола, напротив Роуан, на то же место, которое занимала ежедневно. Теперь оначувствовала себя увереннее, хотя не могла объяснить, почему осталась здесь, заисключением того, что старалась сохранить лояльность. Быть может, она не хотелавыступать в роли союзника Майкла. В течение последних дней ощущение вины ее нина миг не оставляло.

Роуан выглядела отлично, если, конечно, забыть о том, чтоона не разговаривает. Волосы отросли почти до самых плеч. Прелестная женщина и…отсутствующая, пребывающая где-то далеко…

– Знаешь, – сказала Мона, – наверное, я будувновь и вновь приходить к тебе, пока ты не подашь какой-нибудь знак. Я понимаю,что ты не простишь меня и никогда не назовешь другом или наперсницей. Но когдаты так нема, как сейчас, ты как бы заставляешь людей действовать, выбирать,решать. Близкие не могут оставить тебя в одиночестве. Им это кажется немыслимым…Правда-правда. Жестоким и бесчеловечным.

Она перевела дыхание и наконец почувствовала себя спокойнее.

– Я слишком молода, чтобы знать некоторые вещи, –заявила она. – И конечно, пришла не затем, чтобы утверждать, будтопонимаю, что с тобой произошло. Это было бы слишком самонадеянно с моейстороны. А точнее говоря, просто глупо.

Она взглянула на Роуан, глаза которой казались теперьзелеными, словно вобрали цвет весенней лужайки.

– Но я… Я беспокоюсь обо всех, ну, или почти обо всех.Я много знаю. Пожалуй, больше, чем кто бы то ни было, за исключением Майкла иЭрона. Ты помнишь Эрона?

Это был глупый вопрос. Разумеется, Роуан помнила Эрона… Еслиона вообще что-нибудь помнила.

– Знаешь, я хотела сообщить, что сюда приезжал этотчеловек, Юрий. Я рассказывала тебе о нем… Не думаю, что вы с ним встречались.Даже уверена, что нет. Так вот, он исчез, неожиданно и бесследно. Я оченьбеспокоюсь. И Эрон тоже. Когда я смотрю на тебя, спокойную и безразличную,сидящую вот так в этом саду, мне кажется, что жизнь остановилась и в миреничего не происходит. Но ведь на самом деле все совсем не так: мир продолжаетжить и покоя в нем нет…

Мона резко замолчала. Сегодня ей было особенно тяжелоразговаривать. Какие чувства испытывает сидящая перед ней женщина, сказать былоневозможно. Мона вздохнула. Пожалуй, не стоит продолжать разговор на эту тему.Она положила локти на стол, подняла взгляд и… Мона готова была поклясться, чтоРоуан смотрела на нее и буквально секунду тому назад отвела глаза в сторону.

– Роуан, еще не все закончилось, – прошептала онаснова, а затем опять отвернулась, глядя на чугунные ворота, и за пруд, и ниже –на середину передней лужайки.