Еще в Учреждении, по открыткам курорта, Марат, посовещавшись с Петриком, понял, что город цивильный. А номер квартиры не исключал и того, что придется хромать на девятый этаж. О том, чтобы добровольно заключить себя в ловушку пахнущего мочой лифта с риском случайно зависнуть в нём где-нибудь между этажами, Марат не допускал и мысли. Однако в пятиэтажке искомая квартира оказалась на первом этаже. Вариант тоже не идеальный, так как через площадку в подъезде проходит максимальное число случайных людей, которые имеют обыкновение появляться в самый неподходящий момент. Марат сверил номер и вернулся во двор — посмотреть расположение окон. Широкая фрамуга низко над бетонным козырьком подъезда была распахнута и производила двойственное впечатление: запасного выхода для хозяев и входа для чужих. И в подтверждение этой мысли облезлый кот, подбодрив себя мяуканьем, прыгнул на морщинистую лозу винограда и вскарабкался вверх по стене.

Это посещение с предшествующим ему кропотливым наблюдением — Марат шел к нему много лет — первое, что он планировал по прибытии в этот город, должно было начаться еще накануне. Но безостановочный поток захвативших его событий, похожий на плавную, но неудержимую стремнину сибирской реки, которая незаметно для пловца сносит его далеко вниз по течению, сдвинул его планы почти на сутки и завязал всё таким узлом, что не осталось времени на предварительную слежку. Приходилось рубить сплеча. Однако благодаря этим же непредсказуемым перипетиям Марат получил веский предлог, чтобы нагрянуть в гости: незнакомцу, возвращающему фуражку и денежный долг, в отличие от нежданного сборщика макулатуры или металлолома, нельзя бросить короткое «нет» и захлопнуть дверь. Ошибка же адресом, как легенда случайного визита, и вовсе была шита белыми нитками.

Опрометчиво было торчать на открытом месте и глазеть, подобно начинающему форточнику, в открытое окно, пока у подъезда или внутри не появятся нежелательные свидетели. В конце концов тот человек давно мог обменять это жильё на другое или просто его покинуть. Прислонившись к косяку обшарпанной двери, Марат нажал кнопку звонка, но тот молчал, а на стук — хотя Марат повторил его три раза, всё громче и настойчивее — никто не вышел. Но дверь сама собой чуть-чуть подалась внутрь. Квартира была открыта.

Такого поворота Марат не ожидал. Возможно, хозяин спал. Возможно, принял стук за звук из громко включенного радиоспектакля. Возможны были и многие другие версии, и какой-то одной надо было отдать предпочтение, поскольку от этого зависел дальнейший образ действий. Но этот город продолжал теснить его, не оставляя времени на раздумья. За соседней дверью лестничной клетки послышалось нетерпеливое скуление собаки, и кто-то невидимый завозился с замком. Ничего не было легче, как с невинным видом спросить соседей, здесь ли живет Захар Фирсов. Однако утвердительный ответ не освобождал Марата от поиска личной встречи. А скажи они ему самое уверенное «нет» — он и в этом случае не успокоился бы, не убедившись своими глазами. Слишком долго он лишь заочно общался с этим человеком, питался сведениями из чужих уст и рук.

Едва Марат успел толкнуть дверь и встать по ту сторону, как соседняя квартира отворилась, раздался дробный цокот коготков мелкой собаки и, шумно сопя, прошаркал на улицу пожилой человек.

Из крохотного коридорчика с криво висевшей на одном гвозде вешалкой никого не было видно. Хотя просматривались только части комнаты и кухни, Марат быстро почувствовал, что в квартире пусто. На всякий случай он заглянул в совмещенный санузел, где из неисправного крана в щербатую эмаль ванны капала вода. Всюду царило холостяцкое запустение. Судя по тому, где висело зеркало, хозяин был невысокого роста. Задерживаться в квартире на тщательный осмотр было совершенно неоправданным риском. Если хозяин отлучился на минуту — в магазин либо к соседям, даже дверь не закрыл, — то он вот-вот вернется. А застань он Марата в одиночестве расхаживающим по чужой квартире — придется играть в открытую. Никакая легенда, кроме истинной цели появления Марата в этом городе, не будет убедительной. Но именно то, что Фирсов не знал Марата и не подозревал ни о его многолетних розысках, ни о цели, ни о том, насколько близко он к нему подошел, было козырем, который давал главное преимущество, эффект внезапности, и который до решающего момента без крайней необходимости не следовало раскрывать. И всё же секундный соблазн усесться за кухонный стол, достать из лежащей на подоконнике пачки болгарских сигарет одну и закурить в ожидании хозяина был так велик, что Марат поспешил вернуться во двор.

Двадцать минут он провел у детской площадки, показывая ребятне несложные фокусы, множеству которых, специально для таких случаев, он выучился за годы заключения. Издалека это выглядело так, словно он присматривает за кем-то из малышей; в противном случае его неуместность рядом с ними была бы очевидна, а другого удобного места для незаметного наблюдения за подъездом не было.

Страдавшая одышкой женщина с первого этажа — она выгуливала тут же, у детской песочницы, крохотного лохматого пуделя — раз за разом тяжело наклонялась к нему, норовя то ли погладить, то ли взять на руки. И с таким же постоянством собачка шустро отбегала на несколько шагов и замирала, глядя на хозяйку. А та, придерживая на тяжелой рыхлой груди полы распахивающегося цветастого халата, мощно выпрямлялась, чтобы подойти и вновь повторить попытку.

Эта повторяющаяся сцена своим темным смыслом, который Марат боковым зрением машинально силился понять, отвлекала от наблюдения. Дождавшись, когда женщина вернется в дом, он пошел следом. Если хозяин отлучался не на улицу, а к соседям по подъезду, то в этом случае, коль он и зашел обратно в свою квартиру, Марат со двора не видел. Он повторил попытку и постучал. Всё то же самое: никого за открытой дверью. Заходи и жди. Это было странно, и чем необъяснимее, тем большую в себе таило вероятность неведомой западни. Сейчас нельзя было ни пороть горячку, вламываясь в чужое жильё, ни стоять столбом на лестничной клетке, ни маячить во дворе.

На обратном пути в кинотеатр — а куда ему еще оставалось двигаться! — Марат истратил пятнадцать копеек на три воздушных горячих пончика, обсыпанных сахарной пудрой, запив их водой из фонтанчика. Нежный вкус воздушного теста в горячем масле был единственным отрадным впечатлением сегодняшнего дня. Даже этим приморский курорт отличался от континентальных городов, где Марату давали с витрин точно такую же, но холодную выпечку с тугими жгутами резинового теста и бисеринками волглого сахара.

Марат вернулся еще до того, как кончился сеанс. Фильм шел последний раз, и на месте его афиши уже виднелась новая, завтрашняя. Судя по названию, это был фильм про морских шпионов. Кажется, Марат его видел раньше в Учреждении, машинально запомнил и мог уверенно сказать, что изображение на афише имело весьма отдаленное отношение к содержанию. Вместо кораблей и аквалангов художник нарисовал худого изможденного человека на берегу моря. Он только что выбрался из воды, или, вернее, его вытащили, потому что его глаза внимательно смотрели за край афиши, на невидимого спасателя. Запястье изображенного на афише персонажа было обвито ремнем. Свободный конец, за который его, видимо, тянули из пенящихся за его спиной волн, лежал на гальке. Марат никогда не позволял себя рисовать, и первый опыт оказался таким неожиданным, что, несмотря на явное физиономическое сходство, он почуял неладное лишь по ремню на руке. Он живо вспомнил вчерашнее фиаско на пляже. Именно так — без куртки, без мидий, без мыслей — он сидел на берегу после того, как Жека выудила его из пены волн.