Арсеньев прошел по траве вдоль дорожки следов, чтобы неповредить их, и уперся в железную калитку. Она оказалась запертой.

Участок был последним на улице, за калиткой простираласьнебольшая березовая роща, она примыкала к узкой проселочной дороге, ведущейпрямиком к деревне Язвищи. Все это Саня знал потому, что пока добирался дозакрытого поселка Малиновка, в котором, кроме Рязанцева, жили еще нескольковысоких чиновников, генералов и эстрадных артистов, пару раз сверялся сподробной картой.

Присев на корточки, он принялся рассматривать следы на мягкомрыжем суглинке. Это было почти бесполезно и непонятно, зачем нужно, но все-такиему удалось определить, что по тропинке совсем недавно проходили в ботинках нарифленой подошве и проезжали на велосипеде.

Едва он поднялся, ему показалось, что кто-то смотрит на негоиз окна второго этажа сквозь прореху между шторами. Силуэт был знакомый:маленькая стриженая голова, короткая шея, широкие покатые плечи. Онпоприветствовал Светлану Анатольевну, помахал ей рукой. Штора дернулась.Оставалось войти в дом.

– Что вы здесь рыщете? – услышал он громкий сердитый голос.– У вас есть какая-нибудь официальная бумага, дающая вам право здесь рыскать?

Пока он огибал дом, Лисова успела спуститься со второгоэтажа, ждала его на крыльце веранды и уже заранее была настроена воинственно ивраждебно. Кстати, совершенно непонятно, почему.

Саня удивился, как сильно она изменилась за два дня. Что-тосовсем новое появилось в лице и во всем облике. Присмотревшись, он понял, чтоона просто накрасила губы и глаза, нарумянила щеки. Волосы, раньше бесцветные,зализанные назад, приобрели приятный ореховый оттенок, заблестели здоровымблеском, как в рекламе шампуня, и были уложены в элегантную прическу. Вместоспортивных туфель она надела белые босоножки на небольшом каблучке. Вместо унылыхмешковатых юбки с кофтой облачилась в шелковое платье благородногосеро-голубого цвета. Сверху накинула белую шелковую шаль, украшенную вышивкойпод цвет платья. В ушах и на шее мерцал крупный жемчуг, очень шедший ко всемуее наряду.

До истинной леди она, конечно, не дотягивала, но выгляделанеплохо, теперь ее нельзя было назвать теткой без пола и возраста. Теперь онастала похожа на женщину.

– Здравствуйте, Светлана Анатольевна, – улыбнулся Арееньев,не скрывая своего восхищения, – а мы вас совсем потеряли. Вы удивительнопреобразились, вас просто не узнать.

Лисова не сочла нужным ни поздороваться, ни поблагодарить закомплимент.

– Я свободный человек и, кажется, не давала никакихподписок, – она развернулась, взмахнула шалью, как крылом, и прошествоваланазад, в дом.

Повеяло сладкими, терпкими, ужасно знакомыми духами. Такимиже пользовалась Зюзя. Нечто основательное и старомодное, из глобальногодефицита семидесятых. Саня вошел вслед за ней на веранду.

– Да, подписку мы у вас не брали, но мы рассчитывали на вашупорядочность и не могли предположить, что вы исчезнете. Вы у нас покаединственный свидетель.

– Я не свидетель. Я пришла в квартиру, когда все уже былокончено, – надменно заявила Лисова и уселась в кресло. – Все, что я могла вамсообщить, я уже сообщила.

– Ну хорошо, хорошо, – улыбнулся Арсеньев, – скажите, месяцназад Виктория Павловна покупала машину “Фольксваген-гольф” цвета мокрогоасфальта?

– Она без конца что-то покупала машины, шубы, драгоценности,тряпки, – сердито проворчала Лисова и отвернулась.

– Машину она покупала? – повторил Арсеньев.

– Не знаю!

– То есть как – не знаете? Это ведь достаточно серьезнаяпокупка.

– У нее была машина.

– Одна?

– Может, и десять. Я понятия не имею. Я никогда незаглядывала в гараж. Видела всего одну, бирюзового цвета. В марках я неразбираюсь.

– Да, совершенно верно, Виктория Павловна ездила набирюзовой “Хонде”, – кивнул Арсеньев, – но месяц назад она купила вторуюмашину, “Фольксваген-гольф”, цвета мокрого асфальта.

– Нет, – Лисова помотала головой, – я про это ничего незнаю. Шубу я видела, а машину нет.

– Так, погодите, а когда она купила новую шубу?

– Недавно. Недели две назад. Я запомнила потому, что онаполдня при мне разгуливала в ней по квартире, крутилась перед зеркалом.

– Ну ладно, – вздохнул Арсеньев, – вы не могли бы вспомнить,кто в последнее время приходил к Кравцовой в гости?

– Да у нее постоянно толклись люди. Мне они непредставлялись. А последним приходил этот американец, как вы понимаете, – онамногозначительно поджала губы и добавила чуть слышно:

– Пришел и остался навечно.

– Вы видите в этом нечто символическое?

– Ничего я в этом не вижу, кроме грязного разврата.

– Вы хотите сказать, они оба получили по заслугам? –вкрадчиво уточнил Арсеньев.

– У вас есть санкция на допрос? – быстро спросила Лисова, илицо ее покрылось пятнами.

– А, что, беседовать с вами возможно только при наличииофициального документа? Светлана Анатольевна, чем объяснить такую враждебность?Вы понимаете, что произошло убийство, и я общаюсь с вами, задаю вопросы вовсене для собственного удовольствия. Санкции у меня с собой нет. Но у вас дома, ввашем почтовом ящике, лежит официальная повестка, на которую вы никак неоткликнулись. Если хотите, я могу сейчас позвонить в прокуратуру…

– Не надо, – перебила она и вскинула руку, – я понимаю, чтоведу себя не правильно, с вашей точки зрения. Но поймите и вы меня. Мнепришлось пережить тяжелое нервное потрясение. Это во-первых. Во-вторых, я непривыкла сплетничать. Так уж я воспитана. Не умею рассказывать посторонним ни освоей, ни о чужой личной жизни.

– Это замечательное качество, – кивнул Арсеньев, – оно,безусловно, заслуживает уважения. Но, еще раз повторяю, речь идет об убийстве.И нам не обойтись без вашей помощи. Скажите, когда собирались гости, здесь, илиу Кравцовой, кто обычно снимал на любительскую камеру?

– Феликс. Сотрудник пресс-центра. Заместитель Кравцовой.Кажется, его фамилия Нечаев.

– Светлана Анатольевна, почему при первой нашей встрече выотказались ответить, где работала убитая?

– Я не знаю, чего вы от меня хотите, – она вскочила,прошлась по веранде, остановилась у окна, извлекла откуда-то бумажную салфеткуи принялась стирать невидимое пятно на стекле.

– Вы очень нужны были нам, когда мы проводили обыск. Лучшевас никто не знает, где что могло лежать в доме Виктории Кравцовой. Даже самаВиктория.